"Эльза Триоле. Луна-парк" - читать интересную книгу автора

попросил меня зайти к нему домой и предупредить, что его арестовали. Позже я
с ним опять встретилась. И я снова пошла на Елисейские поля, но на сей раз
не случайно. Вдруг меня подхватило вихрем, бросило вперед, я уткнулась лицом
в сукно полицейского мундира, так плотно уткнулась, что мне были видны даже
узелки на ткани, сукно царапало мне лицо, а потом чьи-то растопыренные
пальцы уперлись мне в щеку, чтобы удобнее было ударить по другой. Они
бросили меня на мостовой в самом плачевном состоянии.
С той поры я непрерывно ощущаю сукно этого мундира. Я открыла нечто
общеизвестное. Как родятся дети. Что земля круглая.
Странно. Должны же быть у них лица. Я пытаюсь узнать их на улице. Но на
лбу у них нет никакого клейма, возможно, они так же красивы, как Марлон
Брандо. Они обедают, умываются, ходят в театр, покупают марки... Кто-нибудь
из них наверняка спас утопающую девочку где-нибудь на даче. Они ездят на
дачу. Крестоносцы, инквизиторы, костры и каменные мешки, четвертованные и
те, кому выжгли глаза раскаленным железом... Как в наши дни, когда даже
кухни и те электрические, можно выжечь глаза раскаленным железом? Помните
"Пытку неправедного судьи", которую мы видели вместе в музее города Брюгге?
Он лежит на столе, и столпившиеся вокруг озабоченные люди, специалисты
своего дела, сдирают с него живого кожу; но ведь даже быка сначала убивают,
а потом свежуют. Одна нога у него уже ярко-красная, ободранная, а кожа снята
с нее, как чулок... Страдания наложили на лицо преступника печать святости.
Судьи его спокойны и беспощадны. Они выполняют свой долг. Помните эту
прекрасную картину? Я-то ее никогда не забуду... Унизительная нагота,
ощущение бессилия - даже род смерти нельзя себе выбрать. Помните, как
непохоже лицо судьи на картине, где его схватили, и там, где его пытают?
Дурной человек и святой... Было это в XVвеке. Я представляю себе
современныйконгресс истязателей, специалистов по пыткам, съехавшихся для
обмена опытом со всех концов земного шара. Наушники у каждого кресла и
синхронный перевод выступлений на пять-шесть языков. Журналисты,
фотографы...
Почему мне никак не удается представить себе лиц участников этого
конгресса? Ведь у каждого человека должно быть лицо, и они не носят глухого
капюшона, как кагуляры. Ни желтой звезды. Как-то наша консьержка принесла
мне котенка, она сняла его с подоконника первого этажа соседнего дома,
потому что та консьержка била котенка. Задние лапки у него были парализованы
от побоев. Мягкий и нежный комочек в моих ладонях. Я посадила его на подушку
и принесла ему молока. Он не желал оставаться на подушке, он устроился на
паркете, на жестком. Сколько я ни сажала его на подушку, он снова сползал на
паркет. Я начала злиться, сердце у меня застучало, мне пришлось сделать над
собой усилие, чтобы не причинить ему боль, не свернуть ему шею, не бросить
об паркет, об стену... Он был такой слабенький, такой беспомощный и такой
упрямый; я чувствовала под руками его скелетик, я могла сделать с ним все
что угодно. Я вырастила из него большого и красивого кота, но впоследствии
нам пришлось расстаться, потому что он гадил в комнатах, да при этом еще
нахально глядел мне прямо в глаза. Это не литературный образ. Речь идет о
том странном искушении, которое я испытала, когда он лежал у меня на руках,
такой кроткий, такой шелковистый, такой слабенький.
Есть люди, которые рискуют своей жизнью. Можно подобной отвагой
восторгаться, но я не вижу причин для этого. Те, что избрали эту игру по
склонности к ней, должны быть счастливы, когда им представился случай