"Фредерик Тристан. Мастерская несбывшихся грез" - читать интересную книгу автора

где у него была и лаборатория, и библиотека, мой друг Авраам собрал много
произведений на арабском языке, к которым я не мог подступиться, но из
которых он переводил мне отрывки, казавшиеся ему существенными. Именно таким
образом я узнал об Ибн-Араби и "Divan al ma'arif. Тогда же Мелек познакомил
меня с произведениями каббалистов и прежде всего с теми, которые вышли
из-под пера Рабби Симона Бар Йохая, которому он приписывал окончательную
редакцию книги "Sepher ha Zohar", огромное издание которой, вышедшее в
Мантуе на арамейском языке, включало в себя три раза по триста листов,
заключенных в кожаный переплет. Мой друг был неистощим, рассказывая о том,
какое глубокое влияние оказал на многих ученых Илия дель Медиго, этот
критский лекарь, переводчик Аристотеля, который распространил иудаизм во
Флоренции при Козимо ди Медичи, заинтересовав этим Марсиле Фичино и Пико
делла Мирандолу. С этой поры гуманисты начали изучать древнееврейский язык.
И Мелек цитировал мне Рейхлина, Агриппу фон Неттесгейма, Парацельса. "Увы, -
говорил мне он. - Рим напуган, Рим отвечает огнем. Талмуд был; сожжен при
большом стечении народа на Кампо деи Фйори". Его нисколько не удивило, что я
получил лютеранское воспитание.
Мелек сообщил мне также, что первая жена султана, носившая турецкое имя
Сафийе, была венецианкой по имени Баффо. Захваченная в плен оттоманским
корсаром, она была продана в гарем, где на нее и обратил внимание Мурад
Третий, к великому огорчению султанши-матери Hyp Бану. Мой друг предложил
мне продемонстрировать свой талант перед этой Сафийе, которая имела
достаточно власти, чтобы освободить меня и помочь мне возвратиться в
Венецию. Для этого достаточно было воспользоваться приемом, который
состоится в следующем месяце у великого адмирала и на котором султанша
появится на несколько минут.
Было ли у меня желание возвратиться в Венецию? С той поры, как меня
взяли в услужение к капудан-паше, я не имел права выходить за пределы ограды
дворца. На этой огражденной территории находился не только дворец, но и
множество самых различных зданий, построенных в разные эпохи и образующих
настоящий город, окруженный крепостными стенами. Группы построек здесь
разделялись дворами, а также садами. То место, где поселили меня, было здесь
самым приятным - ряды колонн ограничивали закрытый дворик, похожий на
монастырский, а в самом его центре возвышался беломраморный фонтан. Птицы
слетались туда пить воду. Однако вышеупомянутый запрет выходить наружу
только усилил мое желание найти ту, которую мы наградили именем Настя. С
помощью Мелека, имевшего право выходить из дворца, я общался с Андреа. Таким
образом мне удалось узнать, что он сумел свидеться с девушкой. Кожевник,
купивший ее в корпорации Еди Куле, отвез ее в пригород, в Джибали, где
использовал на черной, но не очень тяжелой работе, что немного меня утешило.
Должен признаться, что с течением времени жалость, которую я испытывал
к этой незнакомке, все больше превращалась в некую тревожную страсть. Мои
письма к Андреа становились все более пламенными. В своих ответах он
призывал меня образумиться и успокоиться, так как, писал он, "эта Настя не
интересуется абсолютно ничем и напоминает больше покойницу, чем живого
человека, и я бы очень удивился, если бы ты смог добиться от нее хотя бы
одного взгляда". Но попробуй разберись, как странно устроено человеческое
сердце! И сколько я ни убеждал себя, что мои чувства ни на чем не основаны,
я понимал, что обязан покинуть этот дворец, отправиться в Джибали, и там,
вопреки всякому здравому смыслу, я сумею вывести Настю из того оцепенения, в