"Фредерик Тристан. Мастерская несбывшихся грез" - читать интересную книгу автора

котором она пребывает.
Эта странная уверенность еще более укреплялась тем обстоятельством, что
женщины из гинекея, которых мне приказывали рисовать, казались мне
совершенно неинтересными; и не то чтоб они были совсем некрасивы, но их
чересчур откармливали согласно вкусам владельца, любившего, чтобы женщина
была в теле. К тому же они относились ко мне безо всякого почтения и
насмехались надо мной пока, под присмотром евнухов, я срисовывал их пухлые
лица на бумагу. Великий адмирал был этим весьма доволен и хотя его занятость
мешала ему встретиться со мной лично, я знал от Мелека, что он часто
рассматривает мои рисунки, отдавая им предпочтение перед оригиналами. И
постепенно этот человек совсем прекратил посещать гарем и все внимание
перенес на свою коллекцию портретов. Будучи уже в преклонном возрасте, он,
по-видимому, пришел к выводу, что рассматривать рисунки не так опасно, как
иметь дело с живыми женщинами.
Итак, как я уже вспоминал, султанша должна была нанести визит
капудан-паше. В тот день, к моему удивлению, меня позвали в приемный зал,
где знаменитая венецианка, одетая в роскошную парчу, украшенная золотом и
бриллиантами, как рака со святыми мощами, попросила, чтобы ей показали мои
рисунки. Великий адмирал сделал ошибку, похваставшись перед ней моим
талантом. Ошибку потому, что когда она увидела портреты, то пожелала, чтобы
я пошел в услужение к ней. Таким образом, я переселился из адмиральского
дворца во дворец султана, потеряв при этом своего товарища, дорогого Малека,
что наполнило мое сердце двойной горечью. Кто отныне будет передавать мои
письма Андреа? Кто принесет мне известия о Насте?
Сафийе велела поселить меня в комнате, расположенной поблизости от ее
апартаментов. Я очень быстро понял, что еще больше, чем моими рисунками, она
увлеклась моей личностью. Под лакированной маской султанши сохранилась все
та же Баффо, девушка из квартала Сан Апональ, еще более живая, чем
когда-либо. Мне приходилось вновь и вновь вспоминать о Венеции,
рассказывать, в какие таверны мы ходили с Андреа лакомиться фаршированным
луком и жареными креветками, орошенными умброй; вспоминать каналы, по
которым мы скользили, сидя в гондоле, слушая, как певец исполняет вечную
песнь любви. Когда я вспоминал эти моменты, Сафийе видела в своем
воображении, как она проходит под мостом Риальто или плывет по Большому
Каналу, дремлющему под сенью теплой ночи, которую освещали лишь несколько
фонарей. Она прижималась ко мне всем телом и что-то ласково шептала мне на
венецианском языке, которого я не понимал. Так она стала моей учительницей в
играх на диване - это была уже другая алхимия и другая каббала, от которых
мое тело получало громадное удовольствие, так как эта женщина была не только
сведущей в подобных развлечениях, но и обольстительной.
Понимал ли я тогда, кто же она на самом деле, эта Сафийе? Эта
императрица, которая отдавалась мне, словно прачка с Джудекки, ибо благодаря
мне она возвращалась в свою юность, такую далекую от жеманной чопорности
султаната. Мог ли я догадываться, что эта женщина проводила железную
политику, сражаясь всеми своими когтями с матерью султана, жестокой Hyp
Бану, которая совсем недавно укладывала очаровательных рабынь в постель к
своему сыну, чтобы отвратить его от нее? Мог ли я знать, что моя Сафийе
тайно переписывалась с королевой Франции, Екатериной Медичи, что в это же
самое время она отчаянно сражалась за трон, пытаясь усадить на него своего
сына, что ей и удалось по прошествии нескольких лет? Мог ли я предвидеть,