"Анатолий Трофимов. Повесть о лейтенанте Пятницком (про войну)" - читать интересную книгу автора

конечно, куда следует, осведомит кого надо... Ох уж будет, если что,
офицеришке...
Пригодилась одинаковость роста с Богатыревым - стремена не надо подгонять.
Роман легко взметнулся в седло, понудил застоявшегося Упора боковым
шажком, с перебором, выйти за ворота, крикнул оттуда сержанту, чтобы к
вечеру приготовил коляску, и бросил Упора в галоп.
Маршрут учений, состоявшихся месяц назад, проходил через деревеньку на
берегу Клязьмы. Пятницкий и два других взводных из батареи высмотрели из
стайки прибежавшей детворы мальчонку побойчее, попросили принести
напиться. Парнишка шмыганул в ближайшую калитку, а лейтенанты, приморенные
пешим переходом, уселись на скамью у ворот. За высокими глухими воротами,
подряхлевшими без хозяйского досмотра, усиливая давно мучившую жажду,
забренчала колодезная цепь. И тут же раздался девичий голос:
- Товарищи, вы пройдите сюда.
Подошли к колодезному срубу. Придерживая рукой тяжелую помятую бадью,
стояла в полинявшем платьице с пряменько гордым поставом головки то ли
девушка, то ли девочка. Роман глянул на нее и ослабел, прилип глазами. И с
ней враз что-то случилось. Смотрит прямо в лицо, а в глазах столько
удивления - испуганного и радостного одновременно. Друзья даже подумали -
знакомые встретились. Не стали любопытствовать, попили и молча подались из
ограды. Из расклепавшегося шва бадейки бьет струйка воды, густые, невесомо
льняные волосы колышет речное дуновение, играет ими в солнечной яркости.
Парнишка дернул бадейку, оплеснулся остатками, обругал сестру:
- Настя, че рот-то разинула, командир пить хочет!
- Ой,- сдавленно вскрикнула девушка,- я сейчас, извините.
Роман завладел воротом, сам добыл воды. Братишка убежал - на улице
интересней. А Роман так бы и стоял, век не уходил никуда. И ей уходить не
хотелось.
О чем говорили потом - убей не помнит.
Возвращаясь с учений, снова зашел. У ворот стояла, ждала Настенька -
умытый росой ландыш среди подорожника. Вспыхнула вся, засветилась
счастливой нежностью, в избу позвала. И вот уж чего совсем не ожидал - к
матери потащила. "Мама, это Рома, знакомься... Папа у нас на фронте... Это
братишки, сестренки, на печке еще одна. Семеро нас у мамы..." Говорила и
говорила с непосредственностью подростка, всю родословную пересказала.
Табель свой за седьмой класс притащила. Ни одной "удочки". В девятый
пойдет, в учительский институт поступит... А он разок назвал ее
Настенькой, потом не мог остановиться - Настенька да Настенька.
За деревней сыграли сбор сигнальные трубы.
- Ой! - как в тот раз, вскрикнула Настенька, и от этого вскрика Роману
защемило сердце тянущей болью. Как еще из ума не вышибло адрес свой
оставить, Настенькин записать...
Теперь вот - третья встреча. Не думал, не гадал, что такие сообщения таким
вот Настенькам надо как-то по-особому делать. Взял и бухнул, и не ей, а
матери:
- Елизавета Федоровна, проститься приехал. На фронт уезжаю.
Кажется, даже весело сказал. Обрадовал! Роман ты Роман неразумный, болван
с языком-распустехой, дурак по самую маковку... Глаза у Настеньки
становились все больше и больше, заволакивались влагой. Припала острыми
грудками к пропыленной гимнастерке Романа, обхватила за шею - при матери,