"Анатолий Иванович Трофимов. Угловая палата " - читать интересную книгу автора

по воле моей, платили медными грошиками. Собралось хабара на дом с
мезонином, на скотину...
- Не верю! - вскричала потрясенная Машенька.
- Я и сам не верю, - вздохнул Мингали Валиевич, - да куда от правды-то
денешься.
Валиев улегся, молча проверил - все ли сказал. Нет, не все. Продолжил с
надсадной душевной болью:
- Не судили меня. Пока следствие шло, то да сё - война началась.
Написал областному прокурору, покаялся во всем, попросил на фронт отправить,
кровью своей смыть позор... Пожалели мою ораву. Что наворовал, велели
государству вернуть. Через исполком передал свой пятистенник эвакуированным,
сам в крытую дерном развалюху перебрался, а тут и моя просьба до военкома
дошла... В полку к хорошим людям попал, назначили помощником командира
взвода.
Ни командовать, ни помогать командовать не пришлось - в окружение
попали вскорости. Хотя нет... командовал, когда к своим пробивались. В
группе окруженцев никого не нашлось, кто взял бы на себя обузу -
командовать, даже те, у кого "кубари", а я, старшина, носивший четыре
треугольника, взялся... Шли лесами, били немцев, они нас тоже колотили почем
зря... По пути наткнулись на медико-санитарный батальон, санбат, значит.
Какой там батальон! Рожки да ножки от батальона. Командир убит, врачи -
вчерашние студенты, сандружинницы - тебя моложе, а раненых более ста.
Аникебям! Мать родная! Мороз по коже. Два грузовика, четыре "санитарки" -
автобусики расхлябанные, - один даже с надписью: "Для перевозки рожениц".
Смех и грех. В полуторку полагается пять-шесть тяжелораненых, у нас
пятнадцать помещалось... В машине для рожениц мужики оказались, которые
понахрапистей. Раны-то пустяковые: у кого рука, у кого голова покарябаны. В
той неразберихе ударились в анархию, на дисциплину наплевали. Выбрали себе
старшего, батькой, как Махно, звали. Проявил я характер, повыкидал их из
автобуса, едва не застрелил одного... Загрузил теми, кого на носилках
тащили. Из своей группы да из легкораненых мужиков, анархистов этих,
сформировал ударный отряд, вооружил его, чем мог. Прорвались. Много
потеряли, очень много... Девчонок сандружинниц сколько-то побило, бойцов
моих ударных, раненых еще. Двенадцать, которые с полостными ранениями, сами
умерли. В последний момент, когда уже соединились со своими, и меня осколком
в грудь прихватило.
Вышли к своим - меня к медали представили, в звании повысили: вместо
треугольничков - кубарь в петлицы. Лечился два месяца. Между прочим,
операцию мне Олег Павлович Козырев делал. За непригодностью выбросил три
ребра да кусок легкого... Вылечили, комиссия признала нестроевым, а
начальство нашло у меня способности по части снабжения медицинских
учреждений. Наверно, потому, что для потрепанного медсанбата, когда выходили
из окружения, сумел раздобыть пятнадцать подвод, шесть мешков хлеба да
сколько-то флаконов йода. Одним словом, сделали меня начхозом того
госпиталя, где перенес операцию. Немного погодя стали формировать другой
госпиталь - эвакуационный, тот самый, где мы с тобой, Мария Карповна.
Хирурга Козырева начальником назначили. Олег-то Павлович и сосватал к себе
на эту хозяйственную должность. Прихватили двух сандружинниц, которые
скитались со мной по лесам да болотам, - Ниночку Ворожейкину и Серафиму.
Серафима-то Сергеевна и сейчас... Ну, ты ее знаешь, а вот Ниночку, самую