"Андрей Троицкий. Черный бумер" - читать интересную книгу автора

- Хорошие часы, - сказал Фомин. - Но настоящие "Ролекс"лучше. У меня
тут немного денег в кармане завалялось, чисто случайно. Хватит, чтобы купить
фирменные часы на золотом браслете. И еще мелочь останется, на мороженое.
Мне только взглянуть на эти бумажки, протоколы, мать их. Дел на копейку.
В руке Фомина каким-то образом оказался потертый бумажник, расстегнув
клапан, он вытащил стопку стодолларовых купюр. Сложив пальцы щепотью, будто
собирался перекреститься, плюнул на них. Снял верхнюю купюру и положил ее на
стойку, прямо перед носом прапора. Бумажка оказалась засаленной

***

- Раз, - сказал Фомин. - Два, три...
Неожиданное предложение застало прапора врасплох, еще никогда и никто
не предлагал ему взятки. Случалось, правда, что кое-кто из граждан, когда
конфликт с соседом, собственной тещей или женой, заходил слишком далеко, до
жуткого скандала или мордобоя, хотел задобрить милиционера доброй выпивкой и
закусоном. А таких конфликтов в поселке без счета. Но непьющему,
равнодушному к жратве Гуревичу эти фокусы по барабану, его за рубль двадцать
не возьмешь. Прапор слишком высоко ценил честь мундира и чистые руки
представителей власти, чтобы опускаться до этой жалкой мелочевки, унижено
подбирать крошки с чужих столов.
- Шесть... Семь...
Сейчас он застыл на стуле с жесткой спинкой, гипнотическим взглядом
уставился на доллары в руках посетителя, на его толстые сильные руки. На
безымянном пальце выколот перстень: белый череп на белом фоне. Кажется, эту
наколочку наносят злостным лагерным отрицалам, лицам, склонным к жестокому
насилию. Татуировка потускнела, выцвела. Видимо, накололи ее давным-давно,
еще в юные годы или пытались вытравить марганцовкой. Получилось, но не
совсем.
- Девять, - считал Фомин. - Десять, одиннадцать...
Положив на стойку очередную бумажку, Фомин делал короткую паузу,
смотрел на прапора, дожидаясь, когда тот кивнет, остановит счет. Мол,
хватит, в расчете. Но Гуревич молчал, тупо глядя на деньги. И Фомин,
выдерживая новую паузу, длиннее предыдущей, снова плевал на подушечки
пальцев, клал на стойку еще одну купюру. Прапор, продолжая хранить молчание,
сглотнул комок, застрявший в глотке. Мать четвертый год по договору с
потребкооперацией откармливает на продажу гусей. Интересно, сколько птицы
должна переняньчить старуха, чтобы заработать штуку зеленых?
- Пятнадцать, - пауза оказалось такой долгой, а тишина такой
прозрачной, что стало слышно, как возле пожарной станции лает овчарка
Рекс. - Пятнадцать...
Гуревич почувствовал, как запершило в глотке, но почему-то так
разволновался, что даже откашляться не смог. Капля пота, скатилась по шее за
воротник форменной рубашки. И снова послышался собачий лай. Мысли
окончательно запутались, перед мысленным взором прошла череда отрывочных
образов: мать, пасущая гусей, эти деньги на стойке, сдвинутые мотоциклисты,
облезлые часы "Ролекс"и снова мать с гусями...
- Двадцать один, - Фомин вздохнул и, чего-то ожидая, уставился на
милиционера. - Слушай, командир, может, хватит? У меня ведь тоже бабки не из
ширинки валятся. Я прошу о такой фигне, взглянуть на какие-то бумажки...