"Лев Троцкий. Письма из ссылки " - читать интересную книгу автора

нового этапа китайской революции была, как видим, не "случайна". Зиновьев
знает эту свою "ахиллесову пяту" и поэтому все свои левые резолюции и статьи
заранее сопровождает такими оговорочками, чтоб можно было отпрянуть перед
действием. На этом построена вся его тактическая стряпня на Пятом конгрессе,
с его насквозь двойственными резолюциями. Специфически зиновьевское
истолкование единства партии тоже было такой ого-ворочкой, чтоб в случае
чего можно было отпрянуть. Как Вы, разумеется, прекрасно помните, все мы
отдавали себе в этом ясный отчет. Но мы прибавляли: отпрянуть будет на


этот раз трудновато, так как придется ведь прыгать вниз, в ничтожество.
Но и это его не удержало...
Что касается Каменева, то у него, наоборот, всякое инстинктивное
побуждение направлено всегда вправо, в сторону самоограничения, соглашения,
обхода и пр. Из всех молений ему ближе всего моление "Да минует меня чаша
сия". Но в противовес Зиновьеву, у него есть известная теоретическая школа
мысли. Правда, ленинские рубцы заплыли жирком, но не окончательно все же. Он
скорее Зиновьева понял необходимость разрыва Англо-русского комитета; он,
по-видимому, соглашался с необходимостью выхода компартии из Гоминьдана, но
помалкивал; думаю, что он, если б не был в Италии, мог бы лучше Зиновьева
понять, что формула демократической диктатуры пролетариата и крестьянства
была после мая 1927 года таким же пережитком для Китая, как для России --
после февраля 1917 года. И на этот раз Каменев лучше и яснее понимал, что
означает "капитуляция". Но политическая природа взяла свое, Зиновьев
отскакивает от своих левых выводов, Каменев боится оказаться жертвой своих
правых устремлений. Но сходятся они во всех важных вопросах на одной и той
же линии. Как назвать эту линию? Ни тпру, ни ну.
Я многим товарищам рассказывал, вероятно, и вам, свой коротенький
разговор с Владимиром Ильичом вскоре после Октябрьской революции. Я говорил
ему примерно так: "Кто меня удивляет, так это Зиновьев. Что касается
Каменева, то я его достаточно близко знаю, чтобы предвидеть, где у него
кончится революционер и начнется оппортунист. Но Зиновьева я лично совсем не
знал, а по описаниям и отдельным выступлениям его мне казалось, что это
человек, который ни перед чем не останавливается и ничего не боится". На это
В. И. ответил: "Он не боится, когда нечего бояться". На этом разговор
оборвался сам собою.
Конечно, можно поставить "ехидный" вопрос: если все это было известно
заранее, то каким же образом оказался возможен блок? Но такая постановка
несерьезна. Блок не имел персонального характера. Насчет Англо-русского
комитета нас поучали: дело, мол, не в вождях, а в массе. Такая постановка
фальшива и оппортунистична: ибо дело идет не только о массе, но и о линии.
Из-за массы нельзя отказываться от линии. Но в борьбе за массы при условии
правильной линии можно вступать в блок не только с чертом или его бабушкой,
но и с двойным "Санчо-Пансой".
[Л. Троцкий] [После 5 марта 1928 г.]


ПИСЬМО Р М. РАДЕК*
Большое Вам спасибо за письмо и за книжки, которые сегодня получились.
На указанные Вами статьи в "Правде" о Кантоне я обратил сугубое внимание и