"Л.Д.Троцкий. Архив в 9 томах: Том 1 " - читать интересную книгу автора

(приписываемая, а, может быть, действительная оценка Сталина Лениным еще той
поры, когда их отношения были деловыми и довольно близкими), полон решимости
приготовить из них самое экзотическое восточное варево. Сосланные как
контрреволюционеры, они надеялись, что ЦК разрешит им устроить своего рода
всесоюзное совещание в Москве, Алма-Ате или другом месте для того, чтобы
определить свое отношение к вроде бы намечавшемуся "левому" повороту
официальной линии. Более того, в письмах подчас проскальзывает надежда, что
партийное руководство пойдет на попятную и чуть ли ни с извинениями позовет
оппозиционеров обратно, в свои ряды. Двойственную позицию занимал даже такой
трезвый и решительный враг сталинщины, как Раковский. Он писал Троцкому: "Я
считаю, конечно, что наше обращение за разрешением (совещания - Ю.Ф. и Г.Ч.)
может быть на черной партбирже и использовано против нас, но я считал и
считаю также, что две идеи для нас важны и обязательны: защищать свои
взгляды и,

когда случай предоставится, постучать в двери партии".
Предположение, что примирение вполне возможно, стимулировалось, надо
сказать, довольно либеральным режимом, на котором, в особенности вначале,
находились ссыльные. Троцкий выполнял задания Института Маркса и Энгельса
при ЦК ВКП(б), переводил сочинения Маркса, получая за это гонорары. Другим
ссыльным поступала литература из этого института.
Оптимистические надежды подпитывались некоторыми трансформациями,
которые происходили в руководстве ВКП(б), зревший в Политбюро раскол,
признаки которого наблюдались воочию. Вслед за апрельским пленумом ЦК и ЦКК
ВКП(б) 1928 г., материалы которого опубликованы тогда не были, но решения
были близки к установкам Бухарина, в печати появились два принципиально
отличавшихся друг от друга выступления о его итогах - Сталина в Москве и
Бухарина в Ленинграде.
Сталин был бескомпромиссен и груб. Он произнес свои "исторические"
слова о том, что, "если критика содержит хотя бы 5-10 процентов правды, то и
такую критику надо приветствовать", которые освятили уже открытую дорогу
клевете и будущему выявлению новых "врагов". О тех, кто рассчитывал на
прекращение борьбы против кулачества, Сталин

заявил, что "им не может быть места в нашей партии", что тот, кто
думает понравиться "и богатым, и бедным, тот не марксист, а дурак". Не надо
было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что имелся в виду Бухарин, вроде
бы восторжествовавший на только что завершившемся пленуме. "Не марксист, а
дурак" в свою очередь произнес доклад в совершенно ином тоне и впервые
высказал открытое беспокойство по поводу тенденции рассматривать
чрезвычайные меры как что-то нормальное. Давно ли он считал, что такого рода
меры вполне нормальны в борьбе против оппозиции? Опытным политическим
наблюдателям должно было стать ясно, что между Сталиным и Бухариным
назревала конфронтация.
Противоречия всплыли на поверхность на следующем, июльском пленуме ЦК и
ЦКК ВКП(б), оставившем "правых" в меньшинстве. Именно на этом пленуме Сталин
выдвинул тезис о том, что "по мере нашего продвижения вперед сопротивление
капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет
обостряться", послуживший обоснованием будущей кровавой бани.
Все эти сдвиги воспронимались оппозиционерами по-разному. С одной