"Лев Троцкий. История русской революции, т. 1" - читать интересную книгу автора

Французской республики и симпатии реакционеров, как с тевтонскими, так и со
славянскими именами, к истинно прусскому духу берлинского режима, который
столько времени импонировал им своими нафабренными усами, фельдфебельскими
ухватками и самоуверенной глупостью.
Но не это решало вопрос. Опасность вытекала из самой логики положения,
ибо двор не мог не искать спасения в сепаратном мире, и тем настойчивее, чем
опаснее становилась обстановка. Либерализм, в лице своих вождей, как мы еще
увидим, стремился шанс сепаратного мира резервировать для себя в связи с
перспективой своего прихода к власти. Но именно поэтому он вел бешеную
шовинистическую агитацию, обманывая народ и терроризируя двор. Камарилья не
смела в столь остром вопросе показывать преждевременно свое подлинное лицо и
вынуждена была даже подделываться под общий патриотический тон, нащупывая в
то же время почву для сепаратного мира.
Генерал Курлов, бывший глава полиции, примыкавший к распутинской
камарилье, отрицает, разумеется, в своих воспоминаниях немецкие связи и
симпатии своих покровителей, но тут же прибавляет: "Нельзя обвинить Штюрмера
за его мнение, что война с Германией была величайшим несчастием для России и
что она не имела за собой никаких серьезных политических оснований". Нельзя,
однако, забывать, что имевший такое интересное "мнение" Штюрмер был главою
правительства страны, ведшей войну с Германией. Последний царский министр
внутренних дел Протопопов, накануне своего вступления в правительство, вел в
Стокгольме переговоры с немецким дипломатом и докладывал о них царю. Сам
Распутин, по словам того же Курлова, "считал войну с Германией огромным
бедствием для России". Наконец, императрица писала царю 5 апреля 1916 года:
"...они не смеют говорить, что у Него есть хоть что-нибудь общее с немцами,
он добр и великодушен ко всем, как Христос, все равно, к какой бы религии
человек ни принадлежал;
таким должен быть истинный христианин".
Конечно, к этому истинному христианину, почти не выходившему из пьяного
состояния, вполне могли, наряду с шулерами, ростовщиками и
аристократическими своднями, примазываться и прямые шпионы. Такого рода
"связи" не исключены. Но оппозиционные патриоты ставили вопрос шире и
прямее: они прямо обвиняли царицу в измене. В своих значительно позднее
написанных воспоминаниях генерал Деникин свидетельствует: "В армии громко,
не стесняясь ни местом, ни временем, шли разговоры о настойчивом требовании
императрицей сепаратного мира, о предательстве ее в отношении фельдмаршала
Китчинера, о поездке которого она якобы сообщила немцам, и т. д. Это
обстоятельство сыграло огромную роль в настроении армии, в отношении ее к
династии и к революции". Тот же Деникин рассказывает, что уже после
переворота генерал Алексеев на прямой вопрос об измене императрицы ответил,
"неопределенно и нехотя", что у царицы нашли при разборе бумаг карту с
подробным обозначением войск всего фронта и что это на него, Алексеева,
произвело удручающее впечатление... "Больше ни слова, - многозначительно
добавляет Деникин, - переменил разговор". Была или не была у царицы
таинственная карта, но незадачливые генералы явно не прочь были взвалить на
нее долю ответственности за свои поражения. Обвинения двора в измене ползли
по армии несомненно главным образом сверху вниз, из бездарных штабов.
Но если сама царица, которой царь во всем подчиняется, предает
Вильгельму военные тайны и даже головы союзных полководцев, то что остается,
кроме расправы над царской четой? А так как главою армии и антинемецкой