"Лев Троцкий. История русской революции, т. 1" - читать интересную книгу автора

становятся на сторону Думы и народа с требованием отречения в пользу сына,
при регентстве Михаила Александровича". Правда, войска и не думали требовать
ни сына, ни Михаила Александровича. Родзянко попросту приписал войскам и
народу тот лозунг, на котором Дума все еще надеялась удержать революцию. Но
так или иначе царская уступка пришла поздно: "Анархия достигает таких
размеров, что я (Родзянко) вынужден был сегодня ночью назначить временное
правительство. К сожалению, манифест запоздал"... Эти величественные слова
свидетельствуют, что председатель Думы успел осушить свои слезы по Голицыну.
Царь читал беседу Родзянко с Рузским и колебался, перечитывал и выжидал. Но
теперь уже военачальники забили тревогу: дело касалось немножко и их!
Генерал Алексеев произвел в ночные часы своего рода плебисцит среди
главнокомандующих фронтами. Хорошо, что современные революции совершаются
при участии телеграфа, так что самые первые побуждения и отклики власть
имущих закрепляются для истории на бумажной ленте. Переговоры царских
фельдмаршалов в ночь с 1 на 2 марта представляют собою несравненный
человеческий документ. Отрекаться царю или не отрекаться? Главнокомандующий
Западного фронта, генерал Эверт, соглашался дать свое заключение лишь после
того, как выскажутся генералы Рузский и Брусилов. Главнокомандующий
Румынского фронта, генерал Сахаров, требовал, чтобы ему были сообщены
предварительно заключения всех остальных главнокомандующих. После долгих
проволочек этот доблестный воин заявил, что его горячая любовь к монарху не
позволяет его душе мириться с принятием "гнусного предложения"; тем не
менее, "рыдая", он рекомендовал царю отречься, дабы избежать "еще гнуснейших
притязаний". Генерал-адъютант Эверт вразумительно объяснял необходимость
капитуляции: "Принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении
дел в столицах не проникали в армию, дабы оберечь ее от несомненных
волнений. Средств прекратить революцию в столицах нет никаких". Великий
князь Николай Николаевич с кавказского фронта коленопреклонно молил царя
принять "сверхмеру" и отречься от престола; такое же моление шло от
генералов Алексеева, Брусилова и адмирала Непенина. От себя Рузский на
словах ходатайствовал о том же. Генералы почтительно приставили семь
револьверных дул к вискам обожаемого монарха. Боясь упустить момент для
примирения с новой властью и не менее того боясь собственных войск,
полководцы, привыкшие к сдаче позиций, дали царю и верховному
главнокомандующему единодушный совет: без боя сойти со сцены. Это был уже не
далекий Петроград, против которого, как казалось, можно было послать войска,
но фронт, у которого приходилось эти войска заимствовать.
Выслушав столь внушительно обставленный доклад, царь решил отречься от
престола, которым он уже не владел. Заготовлена была приличная случаю
телеграмма Родзянко: "Нет той жертвы, которой я не принес бы во имя
действительного блага и для спасения родной матушки России. Посему я готов
отречься от престола в пользу моего сына, чтобы он оставался при мне до
совершеннолетия, при регентстве брата моего Великого Князя Михаила
Александровича. Николай". Телеграмма, однако, и на этот раз не была
отправлена, так как пришло сообщение о выезде из столицы в Псков депутатов
Гучкова и Шульгина. Это давало новый повод отсрочить решение. Царь приказал
вернуть ему телеграмму. Он явно опасался продешевить и все еще ждал
утешительных вестей, вернее сказать, надеялся на чудо. Прибывших депутатов
Николай принял в 12 часов ночи со 2 на 3 марта. Чуда не совершилось, и
уклоняться больше нельзя было. Царь неожиданно заявил, что не может