"Владимир Сергеевич Трубецкой. Записки кирасира (мемуары)" - читать интересную книгу автора

Какой контраст был здесь, на Моховой, в смысле настроений с тем мраком и
подавленностью, какие царили на Сергиевской в доме моих молодых кузенов
Трубецких, куда я тоже неизменно заезжал во всякий свой приезд в
Петербург. Причина этой подавленности лежала в тяжком горе, внезапно
обрушившемся осенью этого года на всю семью, глава которой - добродушный и
любимый всеми дядя Петя был убит выстрелом из револьвера нашим общим
двоюродным братом В. Кристи{18}. Это нелепое преступление было совершено
им, как признал суд, в состоянии аффекта, на почве ничем не обоснованной
глупой ревности к кокетливой жене своей.
Эта дикая история, совершившаяся осенью на семейном торжестве, наделала
тогда много шума, тяжелым камнем легла на всю семью и весьма остро
переживалась всеми нами. Только благодаря замечательной нравственной силе
духа, такту и знанию жизни, сумела овдовевшая тетя А. В. Трубецкая взять в
руки всех членов семьи, придать им бодрости и наладить расстроившуюся
семейную жизнь, направив ее по нормальному руслу в доме, где никто не смел
в то время произнести имя Кристи, несмотря на самые близкие родственные
отношения, существовавшие до этого происшествия между обеими семьями. Я
тогда очень дружил со своим кузеном Н. Трубецким и кузиной Татенькой, но
никогда не решался ни с ними, ни с кем-либо из членов семьи заговорить о
покойном дяде Пете, ибо чувствовалось, что об этом предмете на Сергиевской
говорить невозможно.
Именно от этого, должно быть, при разговорах на всякие иные темы долгое
время звучала деланная фальшивая нотка, что было очень тягостно.
Во время наших поездок в Петербург кузен Мишанчик Осоргин неоднократно
затаскивал меня обедать на Дворцовую площадь в здание Генерального штаба к
своей тетке Варваре Михайловне Жилинской - супруге самого начальника
Генерального штаба. Это была чрезвычайно аффектированная и
экзальтированная, но, впрочем, чуткая и приветливая дама, и у Жилинских
мне было приятно. Генерала Жилинского, которого Мишанчик запросто называл
"дядя Яша", я знал еще ранее. Суховатый, желтолицый, немного раскосый,
седой и с седыми усами, он был типичнейшим представителем Генерального
штаба, тип педантичного военного кабинетного ученого. Занимая одну из
высших и ответственнейших должностей в армии, Жилинский в домашней
обстановке был очень прост, обходителен, и при нем я никогда не чувствовал
стеснения, какое иной раз внушал мне самый незначительный корнет нашего
полка.
Говорят, что подчиненные Жилинского крепко побаивались его, но мне, а тем
более Мишанчику, он не внушал ни малейшего страха, и я разговаривал с ним
очень просто.
Помню в тот год мы присутствовали при отъезде Жилинского в Париж, куда он
ездил, как говорили в домашнем кругу, для "нанесения визита вежливости"
французскому командованию. Об этой поездке много разглагольствовал пустой
и болтливый адъютант Жилинского штаб-ротмистр Панчулидзев, заранее
смаковавший ожидавшие его впереди парижские удовольствия, ибо этот
генеральский адъютант, конечно, хотел и мог проделать в Париже все то
приятное и веселое, чего не мог бы себе позволить там его представительный
патрон. Уже много после я узнал, что именно этот самый "визит вежливости"
Жилинского в Париж, куда он выехал, казалось, так скромно, имел огромное
военное значение{19}. Там, в Париже, произошла знаменательная беседа и
обмен мнениями между русским и французским начальниками генеральных