"Хоккейное безумие. От Нагано до Ванкувера" - читать интересную книгу автора (Рабинер Игорь)

ВЯЧЕСЛАВ БЫКОВ: «ВТОРОЕ МЕСТО В ВАНКУВЕРЕ ПОСЧИТАЮ НЕУДАЧЕЙ»

С главным тренером сборной России мы беседовали два с половиной часа. В интервью для этой книги, состоявшемся в начале ноября на олимпийской базе в Новогорске, Вячеслав Быков, как мне кажется, весьма откровенно изложил свои взгляды на жизнь, тренерскую профессию, прошедшие чемпионаты мира и предстоящую Олимпиаду.

Логика мыслей двукратного олимпийского чемпиона, четкость идей и формулировок, жесткие принципы, от которых тренер не намерен отступать, — вот те ощущения, на которых я ловил себя на протяжении всего разговора. Как и то, что для Быкова игроки сборной — родные люди, семья. Он и в интервью называл своих суперзвезд — Плюха, Сашка, Сережка… И это тоже говорило о многом.

— Когда вы в 1993 году поднимали над головой кубок, вручаемый чемпионам мира, при взгляде на главного тренера Бориса Михайлова не пришла в голову мысль: «Может, когда-нибудь и я буду на его месте»?

— Нет, абсолютно. Тогда я о таких вещах не задумывался — даже несмотря на то, что к тому моменту уже три года играл за границей. Мысли о том, кем я буду после хоккея, появились году в 95-м, когда мне было 35 лет. А на тот момент была просто эйфория, присущая всем без исключения игрокам в миг, когда они что-то выигрывают. Не более того.

— Знаковый момент: вы были последним капитаном нашей сборной — победительницы чемпионата мира перед 15-летним безвыигрышным перерывам. И именно вы стали тренерам, который эту серию прервал. Можно сказать, передали эстафетную палочку самому себе.

— Мне как раз все эти годы было грустно ощущать себя последним капитаном-победителем. Не хотелось быть последним. И когда в Квебеке я им быть перестал и уступил очередь Алексею Морозову, для меня это было какое-то освобождение. Я все ждал, ждал и наконец дождался. Многие, наверное, могут расценить это иначе: «После меня никого не было!»

Я испытывал совершенно другие чувства. После того, как закончил играть в сборной, регулярно приезжал на чемпионаты мира и болел за нашу сборную — будь то в качестве зрителя или представителя ИИХФ. И ехал всегда с надеждой.

— После мирового первенства-93 в Германии вас в сборную больше не вызывали, или вы сами решили завершить выступления в ней?

— Нет, я еще был в 95-м в Швеции, когда мы уступили чехам в четвертьфинале. Было очень обидно, поскольку играли здорово, и ничто не предвещало беды. Однако на то он и спорт, что в нем нельзя что-то предсказать заранее. Лично у меня было много моментов, но забить так и не сумел. Не шло и всё. Как сейчас помню: предыдущие матчи мы провели в другом дворце, а тут нам даже не предоставили возможности потренироваться. Другой воздух, разная температура… Задыхались, но жилы рвали. Как, думаю, и многие из тех наших команд, которым не удавалось взять медали. Чего-то не хватило.

— В общем, не выходит красивой легенды, что вы ушли победителем. И не надо, потому что нам нужна правда, а не голливудские сюжеты. Глядя из Швейцарии на то, что сборная из года в год ничего не может выиграть, вы представляли себе, что с ней происходит?

— В какой-то степени, но отдаленно. Чтобы иметь ясную картину, нужно было видеть все проблемы изнутри. Но общее представление было. Отъезд за рубеж лучших игроков, невозможность наигрывать сочетания в течение сезона — все это, конечно, сказывалось. А молодежи, которая приходила в сборную, не у кого было перенять победные традиции. Это кажется мне одной из причин многолетнего неуспеха. Ну и, конечно же, чехарда с тренерским составом тоже не способствовала достижениям. Смены тренеров были слишком частыми.

— Взаимное непонимание между энхаэловцами и тренерами старшего поколения также способствовало неудачам?

— Возможно, это одна из причин. Не могу сказать наверняка, что было именно так, но когда читаешь отзывы хоккеистов, такие мысли появляются. Всему верить, как теперь понимаю, тоже нельзя, но факт, что отношение ребят к выступлениям за сборную было не совсем лояльным. Атмосфера вокруг этой темы была не слишком здоровой. Даже когда я возглавил ЦСКА, возникали ситуации, когда у того или иного игрока не было желания ехать в сборную. Почему — я не спрашивал. Но это было.

— Чьей вины в этом вы видите больше — игроков, неправильно относившихся к сборной, или тренеров, не находивших того подхода к игрокам, которого требовало время?

— На мой взгляд, первая серьезная причина появилась в 1989 году. Конфликт, который тогда произошел у тренеров с Игорем Ларионовым и Вячеславом Фетисовым, наложил очень серьезный отпечаток на все, что происходило потом. Общество в ту пору созрело для серьезных перемен, демократия, что называется, стучалась в двери. Борьба за свободу, за возможность узнать мир продвигалась все дальше и дальше, но тренерский штаб во главе с Тихоновым оказался на другом полюсе.

В итоге начался не планомерный, а хаотичный отъезд, из-за которого за два-три года наш хоккей растерял буквально всех. Игроки начали бежать, причем в массовом порядке. Считаю, окажись тогда люди с той стороны поумней, такого оттока можно было бы избежать, сделать все более цивилизованно и планомерно. Но случилось как случилось.

Говорить, что всякий раз тренерский штаб был виноват в том, что не находил общего языка с ребятами из НХЛ, было бы упрощением. Каждый год не был похож на другой, каждый тренер строил отношения по-своему. Не буду говорить, что кто-то прав, а кто-то нет, потому что для таких выводов надо вариться в этом соку.

Чтобы взобраться на Эверест, нужно обладать гигантским запасом характера, силы воли и здоровья. И учитывать каждую мельчайшую деталь. Спортивный Эверест — то же самое. Что в Квебеке, что в Берне, что на предстоящих Олимпийских играх — везде было нужно и будет нужно просчитывать каждый нюанс. И если, что называется, еще на нулевом цикле у тебя есть проблемы, и ты не можешь их решить, надеяться на что-то серьезное непросто.

— В 2006 году состоялся матч на Красной площади между сборными России и мира, в котором пятерка Ларионова вышла в полном составе, а руководил ею Тихонов. Участвовали в нем и вы. Не находите, что там и родилась аура единства, которая помогла преодолеть все распри и вернуть наш хоккей на высший уровень?

— Сомневаюсь. Сильно. Если вы это ощутили, то, наверное, это был хорошо разыгранный спектакль. Грубо говоря — показуха. Это мое мнение. Сомневаюсь, что настоящее примирение возможно. Можете спросить об этом, например, Игоря Ларионова. Он поменял свое отношение?

— Он — не думаю. Его позиция мне всегда казалась самой жесткой.

— И для меня она однозначно осталась той же.

— Вы имеете в виду — по отношению к тренерскому штабу?

— Да.

— Но вот, к примеру, Фетисов и Касатонов были другу друга на 50-летних юбилеях.

— Это право каждого человека. Значит, они нашли в себе силы отыскать зерно взаимопонимания и прощения. И слава Богу! Они же были закадычными друзьями.

— После отъезда в Швейцарию вы испытывали сомнения, играть ли за сборную?

— Нет. Никаких. Я с удовольствием откликался на приглашения в сборную. Не помогать, как любят выражаться, команде, а стараться полностью самовыражаться, играть в свой хоккей, представлять интересы страны. При этом я всегда поступал честно. Можно ведь, даже если ты не в форме, приехать ради каких-то своих личных интересов…

— И в чем тут может быть личный интерес? Разве не гораздо приятнее после трудного сезона поехать отдохнуть куда-нибудь на курорт?

— Засветиться на чемпионате мира для кого-то могло означать плюсик в борьбе за хорошие условия нового контракта. То есть за свою личную выгоду. Результат команды в таком случае уже становился второстепенным.

В 92-м году после победной Олимпиады в Альбервилле я разговаривал с Владимиром Юрзиновым относительно участия в чемпионате мира в Праге. И сказал, что, по всей видимости, мы дойдем до финала чемпионата Швейцарии, я буду выжат как лимон и ничем не смогу помочь сборной. И только займу место какого-то молодого способного парня, что в корне неправильно.

— И Юрзинов вас понял?

— Да. Абсолютно. Если ты не готов — ехать нет смысла. Учитывая уровень турнира, туда нужно приезжать здоровым.

А вот какой пропущенный турнир я вспоминаю действительно с большим сожалением — это 94-й год, Олимпийские игры в Лиллехаммере. Тогда нас (с Андреем Хомутовым. — Прим. И. Р.) не отпустил клуб. Еще не было подписано соглашение между ИИХФ и МОК, обязывавшее все команды отпускать своих «сборников» на Олимпиады. Возможности кем-то нас заменить у клуба не было, и нам сказали твердое «нет».

— Вы бились за право поехать в Норвегию?

— Да, по-всякому. Но руководство сказало, что их не поймут болельщики, город, спонсоры. Хотя нам звонили и тогдашний министр спорта, и президент федерации хоккея Валентин Лукич Сыч. Отвечал: «Я только за. Но я под контрактом. Если вы договоритесь с руководством клуба — хоть сейчас прыгну в самолет и полечу». Они пообещали договориться. Но, видимо, не смогли.

— В канун Ванкувера нет желания проконсультироваться с Юрзиновым, работавшим на восьми Олимпиадах, включая три последних?

— Пока нет. Но кто знает — может, однажды и появится.

— Вообще, из тренеров старшего поколения кто вызывает у вас особое уважение?

— Я всех уважаю, кто сейчас работает. А говорить, кого не уважаю, не буду. У меня есть определенное мнение. Моя жизненная позиция, философия, этика не дают мне права заниматься публичным критиканством в адрес коллег по цеху.

— Были попытки не отпустить лично вас в Швейцарию?

— Нет. После чемпионата мира-89 первая пятерка в полном составе уехала. Мы же договорились с Тихоновым так: хорошо, в этом году не едем, хоть и задрафтованы. Но через год поедем точно. На что он согласился.

В течение года я налаживал контакты. Нашел организацию, которая называлась «Моспрофспорт», которой руководил известный бизнесмен Владимир Давидович Бениашвили, очень любящий футбол и хоккей. Большинство спортсменов уезжало тогда через государственный «Совинтер-спорт», но мне удалось найти способ этого избежать.

— То есть отдавать почти все заработки советскому государству вам не надо было?

— Нет. Мы договорились, что «Моспрофспорт» обсуждает со швейцарской стороной трансферный контракт, а личный контракт является целиком нашим. Все были довольны, и мы спокойно поехали работать. Без всяких скандалов.

— Не жалеете, что в HXЛ так и не сыграли?

— Нет. И я не лукавлю. Дело в том, что у меня не было мечты играть в НХЛ. Я родился в советской стране, где о таких вещах никто и не задумывался. Мечтал выступать в сборной СССР, попасть на Олимпийские игры, на чемпионат мира. Задайте этот вопрос любому человеку нашего поколения: «Хотел ли ты с детства уехать работать за границу?» Никто же тогда и не думал, что железный занавес рухнет — и все, пожалуйста, езжайте куда хотите!

А когда детской мечты нет — ты и не стремишься ее реализовать. Особенно когда тебе 30 лет и у тебя двое детей, которых я практически не видел, сидя восемь лет на сборах. Такие перемены в жизни были для меня на тот момент слишком радикальны.

Я ведь и потом мог поехать в НХЛ — в 91-м, 92-м, 93-м. После победного чемпионата мира приезжали из «Квебека», которым мы с Хомутовым были задрафтованы. Но я не хотел.

— Играли бы в НХЛ всей своей армейской тройкой.

— С Валеркой (Каменским. — Прим. И. Р.)? Да, возможно. Но, понимаете, если не было большого желания, то зачем себя заставлять? Не хочу кривить душой и говорить: да, мол, жаль, что не попробовал. Нет, не жаль.

— Когда вы принимали сборную, будучи тренером со всего лишь двухлетним стажем работы в ЦСКА, отдавали себе отчет, что ставите на карту всю свою карьеру? Сборная многих людей сжигает.

— Даже не думал об этом. И сейчас не думаю. Мне просто хотелось попробовать себя в этой роли. Я верил и сейчас верю в ребят, потому что они талантливы, и для меня они были и остаются лучшими в мире. Возможность сделать что-то совместное и добиться результата была слишком интересной, чтобы я от нее отказался.

Даже когда я пришел в ЦСКА, для меня самым важным было понять, что это мое. Что это меня затягивает, увлекает, что я получаю от этого положительные эмоции и удовольствие. Такое же, как во времена игры в хоккей, когда я был счастлив. Так и потом. Попробовать себя в роли тренера — сначала детского, потом молодежного, наконец «взрослого» — стимулировал интерес: а понравится ли мне это? Мое ли это? Или надо искать что-то другое?

Всякий раз я постепенно входил во вкус и начинал получать удовольствие. Особенно меня всегда привлекали взаимоотношения с людьми. Контакт.

Когда я получил предложение возглавить сборную, все взвесил. Обсуждал эту тему с семьей. Что естественно, потому что работа в национальной команде требовала много времени. Также с помощником Игорем Захаркиным. И в конце концов все вопросы, справлюсь или нет, были подавлены ощущением потенциала сборной. Он перевесил.

А мысли, что эта работа может оказаться бомбой, которая взорвет меня самого… Возьмем работу в ЦСКА. Тоже ведь можно было к этому так подойти — ничего себе, куда забрался! Кто мог подумать: какой-то пацан, гонял шайбу и вдруг стал тренером легендарного круга. От этого тоже может дух перехватить. Если, конечно, заниматься самокопанием и самосжиганием. И со сборной то же самое. Мне кажется, надо меньше обо всем этом думать. А просто делать свое дело.

— Жена сказала: «Бери сборную»?

— Она как-то с энтузиазмом все восприняла. Сразу сказала: «Это какое-то предзнаменование!» У нее сразу возникли параллели — как раз с тем, что я был последним капитаном, с которым сборная выигрывала. Хотя как раз для нее это было тяжело. Потому что означало, что видеться мы будем меньше. Впрочем, тогда еще трудно было до конца представить, что это такое. Неизвестность всегда немножко пугает, но жена была настроена оптимистично.

— В одном из интервью вы сказали, что вместе с Захаркиным тщательно проанализировали, стоит ли брать сборную. В чем этот анализ заключался?

— Во-первых, потенциал команды. Во-вторых, наши собственные возможности, знания и желания. Энергетика, в конце концов.

— Хватит ли сил, думали?

— Нет, с этим все однозначно было. Не старики, молодые ребята, в расцвете сил. Желание работать, энтузиазм — огромные.

— Когда были игроком, запоминали упражнения того же Тихонова, вели ли конспекты?

— Нет, конспектов не вел никогда.

— Но потом что-то вспомнилось, когда сами начали работать?

— В моей жизни было много тренеров. И больше всплыло то, чего делать не нужно.

— И чего?

— Об этом говорить не буду. Скажу только, что я этого и не делаю.

— Во времена СССР считалось, что игрок, которому за 30 — уже ветеран. А сейчас Федоров почти в 40 — один из первейших кандидатов на поездку в Ванкувер. И Зубов на то же претендует…

— Это нормально. В прежнее время многие ушли раньше времени. Михайлов с Петровым, к примеру. А уже из нашего поколения многие доиграли до сорока, причем спокойно. Это во многом зависит от твоего образа жизни, профессионализма. Так что никакого удивления спортивное долголетие названных вами людей у меня не вызывает.

— Чему вас научили и от чего отучили долгие годы жизни в Швейцарии?

— Научили, точнее, усилили уважение к личности. К тем, с кем ты общаешься. Кто бы перед тобой ни был ты должен видеть в нем человека и уважать его.

Научили строить взаимоотношения. Я работал в Adecсо-компании, занимающейся трудоустройством, был там, можно сказать, ее лицом. Много встречался с разными людьми, в том числе из бизнеса, учился с ними налаживать контакт. Интересно и познавательно.

Научили ценить и уважать момент. Здесь и сейчас. Не откладывать на потом. Потому что «потом» может и не наступить.

От чего отучили? Каких-то вредных привычек у меня и не было. Сложно сказать.

— Годы в России после возвращения сделали вас жестче, злее, холоднее?

— Нет. Думаю, воспитание, которое мы получаем в детстве, формирует основные черты характера. После определенного возраста человеку меняться уже сложно. А играть какую-то роль — это немое. Мне кажется, если ты не естественен — это чувствуется. Плохому комедианту никто не верит.

— Но наша страна такова, что заставляет работать локтями.

— Да, я готов отстаивать свою точку зрения, если убежден, что прав. Но при этом считаю, что диалог в любом случае главенствующая форма общения. Если есть аргументы и доводы, что я не прав, готов выслушать и принять их. Все знать невозможно. Однако если штаб принимает какую-то четкую точку зрения по тому или иному вопросу, буду ее отстаивать, чего бы нам это ни стоило. В том числе локтями.

— В интервью обозревателю «Спорт-Экспресса» Елене Вайцеховской вы рассказывали, что в Швейцарии проходили специальное многоступенчатое тестирование, разработанное для бизнесменов. Оно определяет, способен ли человек быть руководителем и какой стиль управления должен избрать. Зачем вы это тестирование проходили, и что вас к нему подвигло?

— Это было, как раз когда я работал в Adecco, и там была соответствующая программа — с целью узнать человека. Наклонности, черты характера, даже слабину. Мне стало очень интересно. Самопознание — разве это не важно для развития личности? И я прошел тестирование, чтобы понять, в каком направлении смог бы себя реализовать после игровой карьеры. С удовольствием это делал, и думаю, что если бы такие тесты были более доступными, их проходили бы многие люди.

— А как вы вообще в Adecco оказались?

— Это было в 97-м — 98-м году. Подошел к концу контракт с «Готтероном», и они побоялись его продлевать, опасаясь, что травмы плеча не дадут мне играть. Хотя на тот момент я пропустил минимальное количество матчей. И на меня вышла эта фирма. Они увидели во мне человека, который мог бы представлять их интересы, их имидж. Я работал с ними пять лет. Там было немало интересных проектов — и с участием людей из Америки, других стран.

Люди оказались очень порядочные. Там я понял, что означает понятие «джентльменское соглашение». Руку пожал, и уже не нужны никакие бумажки.

— Для Гуса Хиддинка рукопожатие в тысячу раз важнее подписанного контракта.

— Вот и там так же было на протяжении пяти лет. Все совершенно официально оплачивалось, в том числе и социальные условия. Никакого контракта я не подписывал — но как договорились, так до последнего дня и делалось. Образец порядочности, профессионализма и ответственности. Всегда с удовольствием буду говорить об этом очень интересном жизненном опыте, который сблизил меня со многими людьми, дал друзей, с которыми я и сейчас поддерживаю отношения.

— Если бы тот тест показал, что вы не способны быть руководителем, пошли бы в тренеры?

— Попробовал бы в любом случае. Тест — он и есть тест. Это как статистика, которая далеко не всегда говорит обо всем и дает точные рецепты. Самое важное, что показал тест, — у меня коллективный, командный стиль работы. И сейчас в нашей сборной — команда. Хотя решения принимать нужно, и делать это могу только я. Однако мой стиль управления базируется на делегировании полномочий, чтобы дать и тем, кто рядом со мной, возможность реализоваться, понять свою значимость в процессе. А это для людей очень важно.

— Вы не допускаете, что с годами станете гораздо более авторитарным?

— Сомневаюсь. Потому что для меня главное — уважение к человеку. Любой игрок в моих глазах в первую очередь — личность. И уже потом — профессионал, который должен четко выполнять свои обязанности.

— Я беседовал с Третьяком и вот чем поинтересовался. При том, что вы никогда не играли в НХЛ, как, по его мнению, вам удалось так быстро достучаться до энхаэловцев? Он ответил, что в Европе менталитет такой же, как за океаном, особой разницы нет. Согласны?

— И да, и нет. Считаю: если ты уважаешь визави, хочешь его понять, способен принять то, что он другой, и можешь услышать его (мы же не всегда слышим; слушать и слышать — разные вещи!), то не важно, в какой стране ты находишься.

— За пределами России больше людей, которые слышат?

— В России взаимоотношения построены по-другому. Здесь больше той самой авторитарности, о которой вы говорили. У кого-то есть власть — и он ею пользуется, принижая других.

Это на самых разных уровнях происходит. Даже некоторые игроки откровенничают: то, что они позволяют себе здесь, в НХЛ никогда бы не сделали. Потому что там с ними по-другому будут обходиться. Европа и Америка в этом смысле действительно ближе друг к другу по менталитету.

— Европа, на мой взгляд, свободнее.

— Наверное, да. С другой стороны, европейцы тоже не так свободны. Ты от чего-то в любом случае зависишь — к примеру, от банка, потому что всегда живешь в кредит. Правда, они умеют жить в кредит. Умеют считать. Мы этому еще не научились. Или зависишь от начальника: работу-то люди боятся потерять.

Но право голоса у них есть, и они знают, что это — святое, никто у них его не отнимет. Они свободно говорят. Спокойно живут, не боятся высказаться. В том числе потому, что не опасаются за свою старость, за завтрашний день. И изначально уважают друг друга.

У нас же, к сожалению, многие люди считают другого быдлом. А почему? Нередко бывает, что человек неуч. Но по каким-то причинам у него денег на порядок больше, чем у другого, который закончил университет, но из-за возраста или каких-то обстоятельств не может себя обеспечить. И вместо того, чтобы таким людям помогать, первые их еще и унижают.

— К чиновникам, гаишникам российским заново привыкали, видимо, с трудом?

— Я — законопослушный гражданин. Если нарушил правила, и меня наказывают — обязан оплатить штраф. Никогда не буду пользоваться тем, кто я. Мне стыдно. Не люблю.

— Но не станете же вы, если вам скажут: «Вячеслав Аркадьевич, мы за вас болеем, проезжайте!» — заставлять гаишника взять с вас штраф?

— Не стану. Зачем ударяться, называя вещи своими именами, в идиотизм?

— Вы платили здесь штрафы на дорогах?

— Да. И так должно быть. Будь иначе, это было бы разделение общества на привилегированных и остальных.

— Такие слова в печати, как крикуновское «Ковальчук пропил Вену», для вас абсолютно неприемлемы?

— Нет. Надеюсь, я никогда такого не скажу. Не смогу бросить подобное обвинение в чей-то адрес. Это неправильно и для меня невозможно.

— Почему у нас из раза в раз энхаэловцам сначала (как, допустим, на Кубке мира 1996 года) давалась полная свобода, их отделяли от остальной команды, а потом их же делали козлами отпущения?

— Об этом я и говорю, когда рассуждаю на тему уважения к личности. Разделения быть не должно. У нас одни законы на всех. Не собираюсь никого критиковать — каждый действует в меру своей порядочности, ума, таланта, интеллекта. Тренеру доверили — и только он вправе создавать атмосферу и стиль взаимоотношений в сборной. Но потом с него, тренера, и спрашивают за результат.

— Психология энхаэловцев чем-то отличается от менталитета игроков, которые выступают в России и никогда не играли за границей?

— Да, в чем-то они становятся другими. В отношении к делу. В знании, как надо себя вести. Они понимают, что, будучи публичными людьми, должны создавать себе имидж и держаться его. Хотя в глубине души остаются такими же российскими ребятами, к которым просто нужно иметь свой подход. И уважать их как личностей. При этом они готовы играть по правилам, которые им ясны.

— Последняя часть этой фразы видится ключевой.

— Да. Важно, чтобы они понимали эти правила. Их нужно объяснить. Всем должно быть ясно, почему мы делаем это, а не то. В HXЛ все ясно. Игрок предоставлен сам себе. Тем не менее хоккеисты живут по определенным правилам, которых строго придерживаются.

То же самое и у нас. Не хочу сказать, что игроки находятся в каких-то рамках, но мы стараемся жить по тем законам, которые для себя установили. Они необходимы для того, чтобы сборная России добивалась результата. Этого результата не может быть без выстроенных взаимоотношений. Еще раз подчеркну: не ущемляющих их прав как личностей. Зато позволяющих реализоваться и раскрыться как спортсменам.

— Возьмем того же Ковальчука. Почему до вас у него ничего в сборной не получалось, да и репутация была не ахти — хотя приезжал он в национальную команду по первому зову?

— Мне сложно говорить о том, как с ним работали другие тренеры. Илкхха — очень талантливый парень. А сейчас он еще и растет как личность. И, мне кажется, с каждым годом будет становиться сильнее и как игрок, и как человек. С любым нужно уметь разговаривать. Уметь его понять и услышать.

— Настроиться на его волну.

— Да. Нередко привожу такое сравнение: мы стараемся чувствовать пульс игроков, быть с командой на одной волне, быть с ними одним организмам. Это очень важно. И тут велика роль моего помощника Игоря Захаркина.

Тут важно иметь чутье. Знания, конечно, тоже — у того же Игоря педагогическое образование. Но и не ослабевающее желание понять другого также необходимо. Это возвращается к тебе в виде отношения игроков к команде.

Мы все — спортсмены. И каждый игрок думает по-своему, смотрит на хоккей собственными глазами. С нашей стороны нет желания навязывать им что-то противоестественное. Зато есть стремление понять, как они видят хоккей, и обозначить, чего хотим мы. Потому что только так можно прийти к общему знаменателю и добиться понимания со стороны игроков.

С тем же Ильей у нас прекрасные взаимоотношения. Я бы назвал их чистыми, откровенными и прямыми, без всякого панибратства, но с уважением друг к другу. И вообще, нам легко с ребятами.

— Не такая большая разница в возрасте и менталитете?

— Может быть. Правда, сейчас к нам уже приходят 18-19-летние. Моему сыну уже 23… Но возраст не важен. Нужно просто быть самим собой. И стараться их понять. Всегда отдавать себе отчет, что они — люди, а не машины. И, как бы ни хотели добиться цели, тоже вправе ошибаться. И у них могут быть какие-то нелепости, дурачества, выходки. Это жизнь! А в реальной жизни невозможно всегда быть правильным и хорошим.

— Третьяк рассказывал мне, что и на вас, и на него оказывалось давление, чтобы не брать Ковальчука на чемпионат мира в Москве. Можете рассказать — с чьей стороны?

— Такого не было. Абсолютно.

— Но ведь была пауза, прежде чем вы пригласили его в сборную.

— Да, пауза была. Илья появился в составе не сразу. Спустя какое-то время я ему позвонил, и контакт произошел моментально. Нам оказалось очень легко общаться. «Все, я еду. Я готов. Я все понимаю», — этими словами закончился тот разговор.

— А паузу-то вы почему выдержали? Хотели проверить, как Ковальчук на нее отреагирует?

— Нет, никакого искусственного создания ситуации не было. Просто так складывались обстоятельства на тот момент. Мы еще не были уверены в правильности решения врать или не брать. Мой отец, царствие ему небесное, был портной, и он всегда говорил: «У нас, портных, есть правило: семь раз отмерь — один раз отрежь». Я хоть и не портной, всегда стараюсь этому правилу следовать и все тщательно продумывать. Иногда какие-то шаги нужно делать быстро, но все равно продумав. Вот и решение пригласить Ковальчука заняло какое-то время.

— А что вызывало сомнения?

— Состав еще был не до конца определен. Нам не было полностью ясно, как Илью использовать. Это ведь как пазл, который надо составить так, чтобы каждая его часть находилась на своем, необходимом месте. И поначалу мы не могли найти там место для Ильи. Но в конце концов положительное решение было принято. И слава Богу.

— Больших душевных сил вам стоило не спустить на него всех собак в Квебеке, после матч-штрафа в игре со шведами?

— У меня даже мысли такой не было.

— Но ведь он к тому времени не забил ни одного гола, зато по ходу турнира получил два удаления до конца игры!

— Мы видели его желание. Как он «горел», как бился! Если бы человек был равнодушен, бесцветен, мы для себя признали бы: да, ошиблись. Всякое бывает. Но тут-то — море старания и эмоций! Просто у каждого хоккеиста бывают такие моменты, когда не прет. Вера в то, что Илья должен выстрелить, у нас не ослабевала ни на секунду. Это даже могло произойти не в последнем матче Квебека, а на следующем чемпионате мира, куда мы бы его в любом случае пригласили. Но это обязательно бы случилось. Потому что, во-первых, он игрок от Бога, а во-вторых, ему не безразлична сборная.

Ковальчук от хоккея без ума. И обвинять его в каких-то грехах, значит не просто сделать ему больно, а проявить несправедливость. Тем более что та ситуация с удалением для меня очевидна: оно было неправильным. Защищая Морозова, он не снял перчаток, а потому по правилам не заслуживал матч-штрафа и дисквалификации. Мы старались его защитить и ни на секунду даже не задумывались о том, чтобы в чем-то его упрекнуть.

Потом меня стали расспрашивать на эту тему, и я даже удивился вопросам. Ведь для меня было очевидно: это — наш игрок. Ни о каких санкциях не было и речи.

— После двух своих исторических голов Канаде он сказал вам что-то такое, что запало в душу?

— Нет, чего-то особого не было. От того момента все были в такой эйфории, что ни для чего другого, кроме благодарностей друг другу, места просто не осталось. Мы были одним целым, добивались всего вместе и страдали тоже. Но сам факт, что он забил эти голы… для меня это было просто здорово.

— Вы хотели, чтобы именно он забил?

— Да. Илью приходилось много защищать. Мы от игроков не скрываем ничего, и ту же прессу они читают. Он сам тоже переживал. И чтобы хоть как-то отвести удар, мы старались отстаивать его, как могли. И здорово, что так все получилось. Это, видимо, судьба.

— То, что Ковальчук провел фантастический чемпионат мира в Швейцарии и был признан самым ценным его игроком, — логическое продолжение концовки матча с Канадой в Квебеке? Что называется — прорвало?

— Может быть. Но думаю, что он еще будет прибавлять.

— Капитанство в «Атланте» на это влияет?

— Да. Роль капитана — это вообще такой момент, который можно использовать, она способна заставить игрока прогрессировать. Но не для всех. Кого-то, наоборот, это может прибить. Илья, впрочем, к последним не относится.

— У вас были примеры, кого прибивало?

— Да. Но таких примеров немного, потому что мы стараемся подобные вещи просчитывать. Нужно знать характер человека и предполагать, как может сказаться на его игре та или иная наша фраза. А также буква «С» на свитере.

— До Морозова вы же пытались и Сушинского в этой роли использовать.

— Макс по сути своей — капитан, лидер. У него есть этот дух. Инея это придумал — он и до меня был капитаном. Это очевидно. Не использовать его в роли капитана или его ассистента — сложно. Если он не находится в одной из этих ролей, нужно с ним правильно построить диалог, объяснить, почему. А Лешка Морозов — настоящий русский парень. Он на роль капитана подходит как нельзя лучше. Хотя бы в силу своей коммуникабельности.

— Но вы не находите, что он слишком корректный и воспитанный для раздевалки с двумя десятками хоккеистов?

— У него огромный авторитет. Ребята его очень уважают. Это тоже нужно брать в расчет.

— Ковальчука видите в роли будущего капитана сборной — может, через несколько лет?

— Почему нет? Сейчас же он в «Атланте» капитан. И не просто так. Повторяю: он растет как личность. Меняется, мужает. Мне очень приятно с ним общаться как с человеком.

— Овечкин, Малкин, Ковальчук, Дацюк, другие звезды… В Ванкувере все они захотят много игрового времени, а оно не резиновое. Как будете «разруливать» эту проблему?

— Думаю, ребята все прекрасно понимают. Мы решим этот вопрос. Просто то время, которое будет им отведено, каждый должен использовать по максимуму.

— В Москве-2007 Овечкин был в четвертом звене. И его мама, в прошлом знаменитая баскетболистка и тренер, публично сказала после той бронзы: «Выигрывает команда, проигрывает тренер»…

— Я не отказываюсь от справедливости этой фразы. Так было, есть и будет. Кто ее придумал — не знаю. Можно с ней соглашаться, можно — нет. Но в случае, как мы строим работу, я бы не стал разделять команду на составные части. Мы единая семья. Однако то, что капитан покидает корабль последним, верно. Как и то, что тренер отвечает за результат.

— Готовы признать, что в чем-то с Овечкиным два с половиной года назад ошиблись? Может, тему партнеров по звену до конца не продумали. Или с функциями не разобрались…

— Нет, до сих пор считаю, что все было правильно. Целью молодых партнеров Саши по звену было выполнить черновую работу и доставить ему снаряды. И ведь он бросал. Очень много!

— Что же тогда не пошло?

— А почему у Илюхи в Квебеке до финала никак не выстреливало? У Сашки годом раньше было то же самое. Нельзя же сказать, что из-за пребывания в четвертом звене у Овечкина было мало игрового времени и он не бросал. Просто он был моложе.

— Как-то вы с ним пообщались после московского первенства, объяснились?

— Я не считал себя виновным в чем-то. И сейчас не считаю. Говорить по душам — это значит объяснить человеку, почему ты ошибся. А я не видел своей неправоты, а значит, и необходимости ее признавать.

— То есть разговора не было?

— Нет. У меня и конфликта с ним не было. И недопонимания — тоже. Все было нормально. Потом мы виделись в Москве, пересекались в ресторане. Но там не было никакого выяснения отношений по итогам московского чемпионата мира. В то же время с его стороны, конечно, могло быть какое-то недовольство. Всегда хочется большего, и понять это можно.

И еще один вывод: раз мы не выиграли то первенство, значит, где-то ошибка все-таки произошла. Фактор удачи тоже нельзя списывать. Неопытность на тот момент вратаря Сашки Еременко, нерациональные действия защиты в роковой момент в овертайме… Но это спорт, игра. Обвинять кого-либо в том поражении я никогда не буду.

— Не опасались, что после Москвы могут возникнуть проблемы с приездом Овечкина в Квебек?

— Нет. Совершенно. Потому что конфликта как такового не было. Ведь ребята в основе своей приезжают играть за сборную, а не за тренера. Поэтому не думал, что Сашка может отказаться.

И слава Богу. Он патриот своей страны, и этим надо гордиться. Сколько было упреков в 90-е, что, дескать, энхаэловцы такие-сякие, не приезжают, думают только о деньгах, забыли, кто их растил… Много же было таких разговоров!

— Значительная часть моей книги как раз об этом.

— А мы доказали, что они — истинные патриоты. И были такими! Просто нужно их уважать. Вот скажите: их кто-то прост говорить, что они поедут в Сочи, даже если НХЛ запретит своим игрокам участвовать в Олимпиадах? Этими разговорами ведь можно неприятности себе нажить. Да, у них есть вес, но все равно.

Кстати, это к затронутой нами ранее теме, меняются ли они за океаном. Да. Они начинают понимать, что значит быть свободными людьми. Привыкают к этому и иного положения вещей уже не представляют.

— Захаркин в одном из интервью признался, что две тройки в Ванкувере, если все будут здоровы, окажутся такими же, как на прошлых чемпионатах мира: «московское» первое звено Ковальчук — Малкин — Фролов и ударное сочетание Квебека Овечкин — Федоров — Семин. Так и есть?

— Это один из вариантов. Почему нет, если эти тройки доказали право на жизнь?

— Отчисление Семина перед Москвой послужило укреплению дисциплины? Это был не индивидуальный, а обще-командный акт?

— На тот момент я даже не думал, что это будет направлено на всю команду. Просто важно установить правила игры, по которым нужно работать. Да, жизнь может складываться по-всякому: возникают какие-то непредвиденные ситуации, но всегда есть возможность выйти на контакт. Ребята знают, что в любой момент могут мне позвонить. И это нужно делать: набери номер — и мы найдем точки соприкосновения.

Тогда же по-другому я поступить не мог. И наверняка это повлияло на команду. При этом мне было больно, потому что речь шла о сильном и талантливом игроке. Кто знает — может, с ним мы выиграли бы в Москве золотые медали?

— Но есть и обратная сторона: может, если бы он не прошел через отчисление в Москве, то не предстал бы таким блестящим хоккеистам год спустя в Квебеке.

— А если бы все развалилось, после Москвы нас бы сняли, и работали со сборной уже другие? И такое, наверное, могло быть!

Конфликта не было и с Семиным. Потому что мы разговаривали, и откровенно. Он уникальный игрок и классный парень, просто еще до конца недооцененный в НХЛ.

— Может, хорошо, что вы не в первый же год работы со сборной выиграли золото? Когда победы приходят легко, когда они не выстраданы — и уходят так же.

— Знаю одно: на тот момент мы очень хотели победить. Никогда не думаешь, что надо сейчас проиграть, чтобы выигрывать потом.

— Я слышал, что вы используете специальные продуманные методы для сплочения команды. Перед выходам команды на лед все вместе складывают ладони…

— Есть разные методы и наработки. Они существуют во всем мире. В том числе и это.

— А то, что в Москве на разные матчи первыми на площадку выходили разные звенья — из той же серии?

— Да. Мы стараемся реагировать на команду, и у нас на этот счет есть разные задумки.

— Известно, что Федоров не хотел выходить к вам с Захаркиным, когда вы желали поговорить с ним в Вашингтоне после матча его «Кэпиталз». Не было у вас желания плюнуть и уйти, потому что вы себя, грубо говоря, не на помойке нашли и не хотите унижаться до того, чтобы кого-то упрашивать?

— Нет. Мы прекрасно знали, от чего это шло. И в любом случае должны были поговорить с Сергеем и дождались бы его. В конечном счете мы поняли друг друга. Как нормальные цивилизованные люди, дали возможность человеку сделать все свои дела, никуда не спешили. Приехали, чтобы посидеть, поговорить. И сколько бы ему ни нужно было времени для необходимых для профессионала вещей, к примеру массаж, мы без проблем подождали бы и час, и два. Потому что профессиональное отношение человека к себе нельзя не уважать.

— А в чем было дело?

— Атмосферу нагнетал один из журналистов, работающий в Северной Америке. Когда человеку чуть ли не после каждого матча задают каверзные вопросы про сборную, а у него в это время масса других проблем, естественно, это создает нервозность. Все разговоры о национальной команде приобретают в связи с этим какой-то негативный оттенок, вызывают реакцию отторжения.

Когда Сергей все-таки пришел, мы уже разговаривали с остальными ребятами из «Вашингтона». И поначалу чувствовалось, что есть с его стороны какой-то напряг. Но когда он понял, что мы нормальные, адекватные люди, уважающие его и других ребят, все изменилось. Он задал профессиональные вопросы и получил такие же профессиональные ответы. В конце той беседы мы обнялись!

Вот что значит прямое и откровенное общение. Можно долго таить в себе какой-то негатив, и он будет расти, как снежный ком. Потом, когда назад все будет уже не вернуть, начнешь вспоминать, с чего все началось — и не вспомнишь. Потому что не было ничего серьезного! А вот если сразу сесть и поговорить, расставить все точки над i, задать нужные вопросы, всю напряженность можно мигом снять!

— В 90-м году Федоров, как и за год до того Могильный, убежал в Штаты, Тогда это был гораздо более серьезный шаг, чем, допустим, в случае с побегом Малкина из Магнитогорска в Питтсбург. Последний сделал это в условиях открытой страны, а Федоров не мог не понимать, что пути назад нет. Как думаете — такой серьезный поступок наложил отпечаток на его характер?

— Для того, чтобы делать такие выводы, нужно знать человека глубже. Но — наверное. С другой стороны, мы видели, как он менялся буквально на глазах. К концу турнира в Квебеке мы увидели того Сережку, который был в ту эпоху. Улыбчивого, открытого, относящегося к людям с доверием.

— В начале чемпионата мира было не так?

— Сложнее. Все новое, человек в сборной давно не был. Как себя вести, как занять свою нишу в коллективе? А всего-то и нужно, что быть натуральным. Таким, какой ты есть. Все это мы в итоге и увидели. Думаю, он тоже почувствовал искреннее отношение к себе, и ответил взаимностью.

— Что заставило вас выпустить Федорова с Ковальчуком в решающий момент овертайма с Канадой?

— Не знаю. Но это решение пришло ко мне сразу, моментально. Для меня оно было очевидным.

— Верно ли представление, что в вашем тандеме с Захаркиным он делает упор на тактику, а вы — на психологию?

— Нет. Думаю, что мы оба занимаемся и тем, и другим. Не нужно разграничивать наши функции. Мы много разговариваем, дискутируем, в какой-то степени спорим. Но всегда находим единое решение. У нас много схожего в менталитете.

— В какой момент вы поняли, что именно с этим человеком будете работать в связке?

— Мы познакомились еще в 86-м году, когда Игорь пришел в научную бригаду к Тихонову в ЦСКА, а я там играл. Много с ним беседовали, было очень интересно, проводили много времени вместе. По возрасту он был близок к нам.

В 93-м он был в штабе уже у Михайлова, и мы вспоминали былые годы. Была симпатия, человеческий контакт. Возникло желание поработать вместе. Он рассказал, что живет и работает в Швеции, мы обменялись телефонами. И договорились, что когда я закончу играть, то найдем друг друга, чтобы, может, трудиться совместно. Потом регулярно созванивались.

А в 2004 году, когда я принял ЦСКА, он как раз был в Москве в отпуске. Мы играли товарищеский матч, на который Игорь зашел. Я ему сразу сказал: «Готов?» Он тут же ответил: «Да».

— Вас можно назвать близкими друзьями?

— Да.

— А с игроками способны дружить?

— Дружба — вещь непростая. С теми, с кем работаешь, такое предположить сложно. Мы можем быть приятелями, но перерасти в дружбу это вряд ли способно. Да и ребята чувствуют не то чтобы субординацию, но хотя бы какую-то дистанцию. Да и мы должны ее держать, хотя за рамки хоккея это не выходит. В ресторане посидеть, поужинать? Пожалуйста! Но дружить — вряд ли.

— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с Владиславом Третьяком?

— И коллеги, и друзья, и люди, относящиеся друг другу с большим уважением. Знаю и его супругу Татьяну, и детей, и внуков. В то же время эти отношения и профессиональные. Словом, весьма объемные.

— Еще со времен, когда играли?

— Да. Тогда для меня это был уникальный человек. Профессионал до мозга костей, с которого во многом хотелось брать пример.

— Сам он сказал мне, что мог бы и до пятидесяти играть…

— Да. Вот он закончил рано. Только из-за сборов, постоянно находиться на которых больше не мог.

— Ожидали, что он, став президентом ФХР, предложит тренерский пост в сборной именно вам?

— Нет. Ну как можно было этого ожидать, если я только два года работал в ЦСКА?

— Третьяк с этим предложением позвонил?

— Да. И Слава Фетисов, знаю, тоже предлагал мою кандидатуру.

— Когда на прошлогодней встрече с Владимирам Путиным вы выступили с инициативой вывести сборную за рамки федерации…

(Прерывает) — …Это было неправильно интерпретировано. За рамки федерации я ее выводить не предлагал. Сборная не может быть без федерации, она всегда находится под ее эгидой. Просто хотелось сделать ее индивидуальной единицей. И вот почему. Нам хотелось, чтобы в сборной работали люди, занимающиеся только ею и ничем другим. Национальная команда отнимает много времени, и важно, чтобы ее сотрудники четко выполняли наши директивы. Сейчас мы видим, что все в порядке. Есть штаб, пусть маленький, но который работает только на первую сборную.

— Но та идея сама по себе не прошла.

— Это очень сложно было осуществить в юридическом плане. Главное, что в конечном итоге мы достигли того, к чему стремились, — наличия штаба, который целенаправленно занимается первой командой страны.

— Третьяк говорил, что идея была не ваша.

— Откуда эта идея — уже второстепенно. Почему — вот что важно. И то, к чему мы пришли, соответствует смыслу того, чего мы добивались.

— Тот же самый Третьяк считает, что тренерское чутье дается от Бога. Как-то он привел мне собственный пример: Анатолий Тарасов в 1971 году неожиданно для всех поставил не основного вратаря Коноваленко, а его, 18-летнего дублера, на решающий матч чемпионата мира со шведами. И сборная СССР выиграла. Привел президент ФХР и пример с вами: на решающий матч в Квебеке вы вдруг разбили казанское звено и поставили Ковальчука вместо Зарипова. Как такие вещи приходят — они спонтанны или являются результатом длительного анализа?

— Спонтанности нет. Это анализ.

— А оставить в Берне основным вратарем Брызгалова после неудачного четвертьфинала с Белоруссией?

— И это было продуманно. То решение, видимо, внешне казалось сложным. Но когда мы анализировали, как нужно будет играть, то довольно-таки быстро к нему пришли.

— Из чемпионата мира в Москве извлекли много уроков?

— Скорее всего, опыт. Уроки? Не буду лукавить: мы анализировали случившееся, искали ошибки. Вот, скажем, муссировалась тема: зачем Овечкина в большинстве против финнов надо было ставить в защиту? Но мы же это на тренировках наигрывали! И на других чемпионатах это у нас получалось! Но скакнула шайба перед его клюшкой, финны убежали в контратаку и забили. А не скакнула бы — может, как раз он бы сам забил. В конечном итоге, это игра. Каких-то грубых ошибок не было. Считаю, что мы приобрели опыт. И не только мы, а вся команда.

— Но вот, скажем, в Москве тренера вратарей у команды не было, а в Квебек вы пригласили на эту роль Третьяка. Тут-то не будете спорить, что извлекли урок.

(Смеется) — В этом — да.

— Двоякая ситуация, согласитесь, получается. Ваш начальник в федерации становится вашим подчиненным в сборной.

— Так это напрямую связано с нашими взаимоотношениями с Владиславом, которые я вам уже охарактеризовал! И дружеские, и уважительные, и профессиональные…

— Дружба и позволила вам на это решиться?

— Может быть, и так. Мы знали, чего хотим. Мы знали, что являемся единой командой. Игорь (Захаркин. — Прим. И. Р.) любит приводить классный пример. Когда Жан-Жак Кусто набирал команду к себе на борт, и кто-то спрашивал: «А что я должен делать?», — то тут же списывался на берег. Такого не должно быть. Дело всегда найдется.

Почему мы хотели, чтобы в сборной люди занимались только ею? Потому что при таких условиях люди подстраховывают друг друга, появляется взаимовыручка. Владислав — безусловный член нашей команды, ее необходимая единица. И когда мы предлагаем ему стать тренером вратарей, он реагирует на это с радостью. Когда мы говорим, что сборной на Олимпиаде нужен генеральный менеджер — то кто подходит на эту роль лучше, чем Третьяк? Человек, вокруг которого в Канаде создана такая сура славы и восхищения?

— Он даже был награжден канадским орденом.

— Вот! И он тут же соглашается быть генеральным менеджером. Но он же и президент федерации, которого мы очень уважаем. Мы знаем, что на него можно положиться, а он — что на нас. Здесь и дружба, и желание добиться результата, и понимание специфики работы.

— Но не будет же Третьяк как генеральный менеджер состав формировать, что было в случае с Павлом Буре в Турине?

— Нет, конечно. Состав формирует тренерский штаб, и последнее слово за мной. Мы можем посоветоваться, но окончательное решение однозначно принимаю я.

— То есть энхаэловский вариант, при котором генеральный менеджер набирает команду, а тренер с ней работает, в России невозможен?

— Может, когда-нибудь такое и будет. Кто знает?

— Работа с вратарями — отдельное искусство?

— Да. У них, можно сказать, свой язык, на котором разговаривают только они. И это важно.

— Как могло получиться, что о желании Николая Хабибулина поехать в Ванкувер вы узнали только из его интервью «Спорт-Экспрессу»?

— Не знаю, почему так получилось. Не вижу смысла обсуждать эту тему и искать причины, когда человек уже изъявил желание сыграть на Олимпиаде.

— Можно ли говорить о там, что у Набокова и Брызгалова как у двух чемпионов мира приоритет перед остальными вратарями — кандидатами в сборную? И если они будут здоровы, то поедут в Ванкувер точно?

— Не стоит сейчас вбивать какие-то клинья между ребятами. Так утверждать не буду.

— А можно ли говорить, что капитанам будет Морозов?

— Пока говорить об этом рано.

— Но ведь от добра добра не ищут.

— Все равно — рано.

— Допустим, в Ванкувер поедут три голкипера-монстра — Набоков, Брызгалов и Хабибулин. Там-то как сделать, чтобы не было обиженных?

— Во-первых, они еще не едут (улыбается). А для тех, кто поедет, есть правша игры. Будем вести диалог, строить взаимоотношения для того, чтобы атмосфера была здоровой. Это очень важно. Почему очаги недовольства могут быть только среди вратарей? Мы не пожарные, которые приехали тушить огонь. Мы строим команду. И это надо делать продуманно и основательно.

— В этом контексте вас не беспокоило, что до Матча всех звезд НХЛ, который состоялся минувшей зимой, между Овечкиным и Малкиным пробежала черная кошка?

— Не было ничего! Я в этом совершенно уверен, и ребята это сами говорят.

— Но ведь они очень жестко обходились друг с другом в матчах «Вашингтона» и «Питтсбурга», силовые приемы применяли!

— А вот это показатель того, что они профессионалы и обожают хоккей! Когда они выходят на лед, начинают жить по закону: «свой не свой, на дороге не стой». Но какого-то антагонизма у них не было и нет. В какой-то степени они начали играть в эту игру, которой все жаждали, устроили шоу, дав пищу кому-то для размышлений, кому-то для продажи газет, кому-то для сплетен… А в конечном итоге все в выигрыше! Молодцы! Наши ребята очень талантливые во всех отношениях.

— Понимаю, конечно, что следующим вопросом вас все уже замучили, но не задать его не могу. Почему для вас Алексей Яшин — персона нон-грата, и вы не вызвали его ни на один чемпионат мира и не включили в число кандидатов на поездку в Ванкувер?

— Мы проверили его. Нам нужна уже другая энергетика, чем та, что мы увидели.

— Вы каждый раз рассматривали его кандидатуру заново или давно поставили на Яшине крест?

— Каждый раз заново. Но последнее его выступление в сборной, на Евротуре, нас, скажем так, раздосадовало.

— После Квебека вы сказали, что один хоккеист из числа не вызванных в сборную вас не понял и не простил. Это и был Яшин?

— Нет.

— Не назовете кто?

— Зачем? А с Лешкой у нас нет конфликтов. Он и сам об этом сказал в интервью. Все это надуманно. Знаю: наверняка ему обидно и горько, что с ним так поступили. Но такова жизнь.

— На то, что вы включили Алексея Ковалева в число кандидатов в олимпийскую сборную, повлиял тот факт, что он сам приехал в Квебек поддержать команду как болельщик?

— Будучи там, я не знал, что он приезжал. После Квебека созванивался с ним безотносительно этого факта. То, что он приехал, — жест доброй воли, показатель того, что он болел и переживал за команду. И Леша Яшин будет переживать, когда начнется Олимпиада. По-другому они не могут. Как бы горько ни было, они не будут желать команде какой-то гадости. Да, я не взял человека в состав. Но ребята-то тут при чем? Они будут желать им удачи. Оба много дали советскому и российскому хоккею. Но сейчас, может быть, уже пришло другое время. Впрочем, посмотрим, как Ковалев себя проявит. Он входит в число кандидатов на поездку в Ванкувер.

— Не жалеете о своих словах в момент ухода из ЦСКА? Зачем нужно было говорить, что вы покидаете клуб, чтобы сосредоточиться на сборной, если уже спустя несколько дней подписали контракт с «Салаватом Юлаевым»?

— Не жалею, потому что на тот момент я действительно хотел сосредоточиться на сборной. Потому что уходить из ЦСКА, родного клуба, было слишком больно, чтобы думать о какой-то другой работе. Но мы сделали дело — чемпионат мира выиграли! И это дало ясность, что есть возможность работать дальше.

— Споры о совмещении должностей надуманные? Или работа в клубе действительно отнимает и силы, и мысли, в том числе и от сборной?

— Есть свои плюсы и, может быть, минусы. Сказать, что надуманные, тоже неправильно, коль скоро минусы существуют. Но совмещение имеет право на жизнь, что доказывают и результаты.

— Если бы ФХР и КХЛ решили, что надо выбирать что-то одно, что бы вы предпочли?

— Клуб.

— ?!!

— Да.

— От Олимпиады смогли бы добровольно отказаться?

— Да.

— Но почему?!

— Потому что обещал. Как я мог обмануть и подвести людей, которым дал слово? Был, впрочем, другой вариант. Расторгнуть контракт с «Салаватом» перед Олимпиадой, заключить со сборной, после Олимпиады расторгнуть со сборной и снова заключить с клубом. Говорят же, что мы — уникальная нация, которая способна извернуться и обойти любые препятствия. В том числе и законодательство (смеется).

— Есть ли у вас твердое убеждение, что высочайшие физические и психологические нагрузки в топ-клубе не отразятся на вашей работе в Ванкувере?

— Не вижу проблем. Нет.

— От возраста это тоже зависит? Все-таки вы достаточно молодой человек.

— Думаю, да. Впрочем, о возрасте может судить только сам человек. Ему столько лет, на сколько он себя чувствует.

— В «Салавате» много кандидатов в сборную. Если кого-то не возьмете, это не чревато усложнением микроклимата в клубе после возобновления чемпионата KXЛ?

— Я этого не боюсь. Потому что на момент, когда надо сделать выбор, буду думать о том, как добиться результата. В любом случае останутся обиженные. Не понять меня — право каждого человека Мы скажем им правду. Жизнь продолжается, будем работать. В конечном итоге, профессионал есть профессионал, он должен принять случившееся и продолжить работать на команду и на свое имя.

— Семья прилетала к вам в Квебек. А в Ванкувер жена и дети полетят?

— Надеюсь, да. Но пока мы незнаем, что будет с билетами на хоккей.

— В каком смысле? Неужели главному тренеру сборной России трудно будет достать билеты на матчи для своей семьи?

— Не знаю. Пока распределяется по два билета на матч для каждого игрока. Без тренеров. Это официальное правило.

— Но мы же умеем обходить любые правила!

(Смеется) — Не знаю.

— По-вашему, должны ли быть в сборной какие-то доли игроков ЮСЛ и НХЛ? Например, не меньше какого-то числа хоккеистов из российского первенства.

— Нет. Не думаю, что это правильно. Важно комплектовать команду из всех сильнейших на каждой позиции, какую бы лигу они ни представляли.

— Наработанность тех или иных клубных связок будете учитывать?

— В какой-то степени да. Вот Семин и Овечкин — клубная связка.

— Поговорим о дисциплине. В Москве-2007 команда сидела на «карантине» в Серебряном Бору…

— Открою небольшой секрет: мы хотели жить там, где живет футбольная сборная России. В гостинице Marriott Grand Hotel на Тверской. Однако наши желания не совпали с нашими возможностями.

— Но ведь Путин сказал, что первая сборная должна быть обеспечена всем необходимым!

— Это уже после победы. А на тот момент было иначе. Мы благодарны, что Владислав нашел средства и возможности, чтобы поселить нас в Серебряном Бору. Впрочем, это был не «карантин» — все было открыто, игроки могли ездить ужинать, куда считали нужным. Просто мы жили не на Тверской, а там, где потише. Все было цивилизованно, никаких запретов и высоких заборов.

— В Ванкувере игроки тоже смогут ездить ужинать из Олимпийской деревни в город?

— Наверное, да.

— В контексте Олимпиады насколько важно в психологическом плане, что мы выиграли два последних чемпионата мира, причем в обоих финалах обыграли канадцев?

— Это придает уверенности ребятам, позволяет им расти. Победы усиливают характер игроков и убежденность в своих силах. Это важно, и является частью тех наших традиций, которые сейчас восстанавливаются. Воспитывается поколение победителей, которые будут постепенно передавать эту психологию другим — тем, кто придет позже.

— С тех пор, как в Олимпиадах разрешили участвовать всем сильнейшим, ни разу чемпионам Игр не становился действующий чемпион мира. Как вы это можете объяснить?

— Это статистика, из которой я не стал бы делать каких-то серьезных выводов. Любой серии когда-то приходит конец.

— Вальяжность в матчах с другими соперниками, кроме Канады, нам не грозит?

— Нет. Я вам скажу, энхаэловцы больше ощущают, что там все будет непросто. Они варятся в этом соку, каждый день играют с очень сильными ребятами, которые будут нам в Ванкувере противостоять. Поэтому сомневаюсь, что появится какая-то самоуспокоенность. Думаю, что и хоккеисты из KXЛ это тоже понимают. И вообще, победы не дают основания для расхлябанности. Игроки почувствовали, что добиться их можно только при условии полной концентрации.

— На кого давление больше — на канадцев, которые играют дома, или на нас, выигравших два чемпионата мира и имеющих самых ярких звезд HXЛ?

— В наименьшей степени сейчас давление, мне кажется, только на финнов. Американцы стремятся доказать всем, что про них зря так мало говорят по сравнению с канадцами, и что они могут утереть нос соседям. Велико давление на канадцев, поскольку они играют дома и уступили в двух последних финалах чемпионатов мира. И на шведов, потому что они действующие олимпийские чемпионы, и требовать от них будут того же. И на чехов, чья победа в Нагано еще не стерлась у людей из памяти. С нас тоже свой спрос. Разве что финнам в этом смысле поспокойнее. Но все зависит не от самого давления, а от того, как ты способен это давление переваривать.

— Насколько хорошо вы знаете НХЛ и наших будущих соперников?

— Не скажу, что хорошо. Но мы знаем своих ребят.

— Это важнее?

— Важнее.

— Есть ли аналитическая группа, которая будет вам помогать?

— Безусловно. Мы будем многое просматривать, и материалы уже готовятся. Есть группа из РГУФК, есть люди за океаном, да и от помощи журналистов не откажемся. Будем изучать и хоккеистов, и тренеров. Но все равно главную пищу для размышлений мы получим уже по ходу Олимпиады, когда информации будет больше и она окажется более свежей.

— Второе место посчитаете неудачей?

— Безусловно. Любой, кто едет на Олимпийские игры, старается завоевать золото. И если приедет без него, не будет удовлетворен.

— Можно ли говорить, что сейчас идеальное время для того, чтобы мы выиграли Олимпиаду? Россыпь талантов, все в самом соку, два титула чемпионов мира…

— Это я вам скажу 28 февраля вечером (улыбается).

— Есть ли какой-то вариант выступления, при котором вы после Олимпиады подадите в отставку?

— Нет, я об этом не думаю. Тут можно привести вот какую параллель. Ты купил билет на поезд в Сочи или Ялту. Сидишь, едешь в отпуск и ломаешь голову: какая же там будет погода? Какой смысл? Ты уже туда едешь, у тебя нет другого выхода. В любом случае надо стремиться к лучшему. А думать об отставке — это значит заранее настраивать себя на негатив.

— Ни в один из моментов за эти годы не было чувства усталости от сборной? Постоянное давление, далеко не всегда лояльная пресса…

— Нет. Знаете почему? Когда приезжаешь, спускаешься в раздевалку, выходишь с ребятами на лед — получаешь удовольствие. А оно в тысячу раз сильнее, чем перечисленные вами негативные моменты.

— Какие-то слова Путина на Ходынке особенно запомнились?

— Да. Была классная мысль: он оценил процесс, работу. Результат важен, это апогей всего. Но сказать именно о процессе сможет не каждый. В спорте многое зависит от удачи. Однако порой что-то не получается, как в Москве. Здесь же был отмечена сама работа как ребят, так и тренерского штаба, и это для меня было очень важно. Еще после Москвы Владимир Владимирович оценил, как благодаря нашей игре народ объединился вокруг сборной.

— Почему для вас так важна оценка именно процесса?

— Потому что у нас творческая работа. Трудишься ты, естественно, не для похвалы. Но это было круто.

— Полная Ходынка на предолимпийском сборе вас поразила?

— И да, и нет. Да, потому что август — период отпусков. И подсознательно время для людей еще не хоккейное. А нет — потому что такого еще не было. Для болельщиков, для детей воочию увидеть такое количество великолепных хоккеистов было уникальным случаем.

— Хорошо ли, что хоккей, как и во времена СССР, становится частью идеологии? Скажите как человек, который много лет прожил на Западе.

— Нам сейчас необходимо единение. В таком разрезе отношусь к этому хорошо. Быть россиянином сейчас становится гордостью. Да, тут есть элемент идеологии. Важно и то, как ребята отдаются игре за национальную команду, какие примеры положительных качеств показывают людям. Это заставляет обратить больше внимания на хоккей и дать толчок его массовости. Не развитию элитного хоккея, хотя и ему тоже, а именно массовому. В социальном плане это очень мощный инструмент, которым нужно пользоваться.

— Есть одинаково достойные люди, одни из которых стесняются пафоса и слова «патриотизм», а другие — наоборот, произносят его с удовольствием. Вы к кому себя причисляете?

— Я люблю Россию, являюсь россиянином и горжусь этим. И старался вести себя должным образом, живя долгое время за границей, чтобы показать правильный образ российского человека. Да, я считаю себя патриотом своей страны. И не считаю, что это пафос. А также убежден, что наши ребята, которые играют за границей и которым аплодирует весь мир, тоже истинные патриоты.

— Хотите доработать до Сочи-2014?

— Было бы интересно.

— Для вас будет большим разочарованием, если НХЛ запретит своим игрокам участвовать в российской Олимпиаде?

— Нет, потому что они приедут.

— Да, наши, допустим, наплюют и приедут. Но соперников-то достойных не будет!

— Не уверен. Думаю, что все приедут. Даже если запретят. Есть у меня какая-то убежденность в этом.

— Для вас большим сюрпризом стало заявление Овечкина, Малкина и Ковальчука, что в Сочи они прилетят при любых обстоятельствах?

— Я просто почувствовал, что они — свободные люди. И при этом патриоты. Таким заявлением и такими людьми можно гордиться.

— Нет ли мыслей в будущем попробовать себя на каком-то ином поприще, помимо тренерского?

— На данный момент я наслаждаюсь своей работой. Но для тренера главное — эмоции. Если они пропадут, я тут же уйду. Не думаю, что у меня впереди еще 20 лет тренерской деятельности. Передо мной — пример Тарасова, который в один момент, который был понятен только ему, отошел в сторону и сказал: «Пора давать дорогу молодым». Видимо, и у меня наступит миг, когда я пойму и скажу то же самое.

— Какой-то возрастной порог себе ставите?

— Нет.

— Как считаете, от предстоящей Олимпиады сильно зависит ваша последующая жизнь?

— Не думал об этом. На сегодня просто наслаждаюсь этой профессией.

— На льду вам с вашим хрупким телосложением приходилось проявлять особую смекалку, чтобы уворачиваться от летящих туш…

— Не всегда. Я быстро усвоил урок, что иногда нужно бить первым. Тогда это становится сюрпризом. Такое бывало часто, и иначе в хоккее получиться не может. Потому что это джунгли.

— Но в любом случае интеллект вам приходилось на льду задействовать по полной программе, потому что антропометрически вы уступали почти всем. Это перенеслось и на тренерскую работу?

— Сложно сказать. Опыт игрока, конечно, мне помог. В большей степени по части эмоционального самоконтроля. Еще — стараться понять реакцию того, кто напротив тебя, прочитать ее наперед. Из-за того, что ты маленький, действительно приходилось особенно быстро принимать решения. В тренерской работе такая скорость принятия решений тоже необходима. Так что, наверное, вы правы.

— Согласны со стереотипом, что тренер должен убить в себе игрока?

— Да. Не во всем, конечно. Но ты не должен в другом видеть себя и говорить, что тот должен сделать так и только так. Потому что игрок может думать по-другому, и он тоже имеет право на свое видение.

Хорошо, я быстро это понял, еще работая с детьми. Когда ты подаешь какую-то реплику взрослому, ему она понятна. А ребенку нужно объяснять. И замечательно, что я сразу окунулся в детский хоккей. Мне это помогло.

— При насыщенной работе в клубе у вас есть время думать об Олимпиаде? Насколько уже предвкушаете ее, может быть, нервничаете?

— Этого нет. Не воспримите это как снобизм, но поставить олимпийские кольца и молиться на них я не собираюсь. Ясно, что Игры не за горами. Постепенно работаю над составом. Но без фанатизма. Не надо сжигать себя изнутри. Игрок может перегореть. Наверное, и тренер тоже. Важно правильно подойти к турниру эмоционально. Нельзя расходовать энергетику понапрасну.

— Это первая ваша Олимпиада как тренера. Вы уверены, что эмоции вас не захлестнут и вы сможете держать все под контролем?

— Не думаю, что Олимпиада в этом смысле радикально отличается от чемпионата мира. Разница в том, что это большой праздник спорта в целом. Ты общаешься с представителями других видов, чувствуешь себя с ними единой семьей. В Канаде все это могут классно организовать, в чем я убедился еще в Калгари-88. А то, что играют все сильнейшие, так это же здорово, интересно!

— Квебек по уровню был сопоставим с Ванкувером? Тем более что проводился тот чемпионат мира в год столетия хоккея.

— Это мы только потом сможем сопоставить. Но интерес к первенству тогда в Канаде тоже был огромный.

— Какое у вас самое яркое воспоминание от собственного участия в Олимпиадах?

— Много было интересного, особенно в Калгари 88-го. Ты мог, завтракая, сидеть за одним столом, к примеру, с Катариной Витт. Я получил травму, ходил в медцентр на физиотерапию — познакомился с одним горнолыжником, кажется, из Перу. Я даже не думал, что там кто-то на лыжах может кататься. Он такой довольный, помню, был! Травму получил, Олимпиада для него закончилась, но он кайфовал, что попал на такой праздник. Просто счастлив был. Мне так это понравилось!

Как раз, когда я уехал в Калгари, 10 февраля у меня родился сын Андрюшка. Председатель Госкомспорта Марат Громов сообщил об этом при всей делегации. Было собрание перед началам Игр, всех поздравили со стартом и меня — с рождением сына. Это тоже запомнилось.

На той же Олимпиаде, когда все закончилось, Брайан Адаме концерт давал. Я был уже немножко подшофе, подошел, объяснил, что у меня сын родился, и попросил песню для него спеть. И он спел!

В Альбервилле у нас была команда без флага и гимна. Но, зная, что перед экранами сидят те же люди, мы играли вдохновенно. С молодой командой выиграли Олимпиаду. Для многих ребят это был первый шаг в большом хоккее, и уже только потом они стали звездами НХЛ.

— Заодно вы опровергли стереотип, что команда без флага и гимна не может выиграть турнир такого масштаба.

— Опять же — это все штампы, не имеющие отношения к реальности. В Калгари я больше ощутил праздничную атмосферу, чем в Альбервилле, где мы жили как-то отдельно.

— Канада для вас счастливая страна: в роли игрока вы победили в Калгари-88, в роли тренера — в Квебеке-2008. От имени всех читателей этой книги желаю вам и сборной России удачи в Ванкувере. Мы в вас верим!

— Спасибо!