"Дики Церинг. Мой сын Далай-Лама (Рассказ матери) " - читать интересную книгу автора

затрудняло земледелие. Система орошения отсутствовала, поэтому мы полностью
зависели от дождей. Мой новый дом был одноэтажным. Наши комнаты выходили во
внутренний двор, где был установлен шест для молитвенных флажков. Скот туда
не допускался. Имелся также наружный двор с конюшнями и жильем для слуг.
От родительского дома до моего нового жилья было около девяти часов
езды верхом. Я виделась с родителями раз в год, когда за мной приезжал отец.
В большинстве случаев женщины в нашей местности навещали родителей по
окончании сева, то есть в четвертом месяце, когда было меньше работы. Когда
я приезжала домой, мама заготовляла мне всю одежду на год вперед. По обычаю,
в Цонке молодые женщины одевались очень нарядно, в самые новые и яркие
одежды. Мама также шила одежду в подарок мужу и его родителям, чтобы снять
напряжение, неизменно существовавшее между двумя семьями.
В самом начале моей замужней жизни большую часть домашней работы делала
сестра мужа. Она привела мужа в свою семью, но ему там не понравилось, и они
уехали в семью его родителей через год после того, как я вышла замуж.
Поэтому мне пришлось выполнять всю хозяйственную работу.
Моя свекровь в замужестве не покидала родительский дом - она привела
мужа в свою семью. У нее много лет не было детей, и она в отчаянии совершала
паломничества, вымаливая сына. Она молилась богине плодородия, пообещав
подарить ей комплект одежды, если ее молитвы будут услышаны. Однажды она
пошла в священную пещеру, где ей предстояло блуждать одной в темноте, пока
она не найдет на ощупь некий предмет - от того, что это будет, зависел исход
гадания. Говорили, что если найдешь змею, то никогда не забеременеешь. Ей
попался детский башмачок. Через девять месяцев она зачала сына. Родив
ребенка, она сама сшила башмачок, парный найденному, а также комплект одежды
для богини и отправила его в монастырь. Ей было тридцать девять лет, когда у
нее родился первый сын.
Свекровь ничего не делала по дому. Она была властной, деспотичной и
никого не боялась. Любила вкусно поесть, хорошо одеваться и жить в свое
удовольствие, подчиняясь своим эмоциям и прихотям. Свекровь очень любила
чистоту: заметив в доме хотя бы травинку, немедленно поднимала ее и
выбрасывала. Ей была свойственна вспыльчивость и даже склонность к
физическому насилию. Как сноха, я вынуждена была все это терпеть. Ее острый
язык доставлял мне немало страданий. Если она принимала пищу на канге, я не
имела права оставаться в той же комнате, а должна была идти есть на кухню,
но даже там мне всегда приходилось есть стоя. Однако ей не чужды были
добросердечие и щедрость, она все делила поровну и справедливо. Временами
меня трогала ее предупредительность. Когда я работала в поле, у меня рвались
обшлага. Свекровь всегда пыталась подлатать их, хотя отнюдь не была
мастерицей в шитье. Мне неизменно приходилось переделывать, потому что часто
она делала еще хуже, чем было.
Свекор много работал в поле и дважды в день ездил на ферму с
работниками. Это был хороший, добрый человек. Когда я косила пшеницу и
делала снопы, мне никак не удавалось связать их, и он мне помогал. Он не
умел ругать людей. Самое большее, что он мог сказать, - это тихо пробурчать:
"Неумеха". Если я разбивала чашку, то не смела признаться свекрови и
закапывала осколки, а потом шла к свекру, изливала ему свое горе. До сих пор
помню, как он говорил: "Ну почему ты не можешь как следует держать чашку?
Если твоя свекровь спросит тебя о ней, скажи, что ничего не знаешь. Я скажу,
что это я разбил".