"Стефан Цвейг. Незримая коллекция" - читать интересную книгу автора

я начал работать самостоятельно, он ни разу не побывал в нашей лавке. Все
говорило о том, что это в высшей степени своеобразный, старомодный человек,
один из тех, увековеченных кистью Менцеля и Шпицвега типов, редкие
экземпляры которых и по сие время можно встретить в маленьких провициальных
городках Германии. Письма его были написаны каллиграфическим почерком и
очень аккуратны, суммы подчеркнуты по линейке красными чернилами и во
избежание каких бы то ни было недоразумений повторены дважды, причем он
использовал для своих писем вывернутые наизнанку старые конверты и писал на
оставшихся от чужих писем чистых листах. Все это вместе взятое
свидетельствовало о крайней мелочности и прямо-таки фанатической скупости
безнадежного провинциала. Подпись на этих своеобразных документах содержала,
кроме имени, полный его титул: "Советник лесного и экономического ведомства
в отставке, лейтенант в отставке, кавалер ордена Железного креста первой
степени". Отсюда можно было заключить, что если он еще жив, то ему, как
ветерану франко-прусской войны, теперь по меньшей мере лет восемьдесят. Но
этот до нелепости странный скряга проявлял подлинно незаурядный ум,
превосходное знание предмета и тончайший вкус, когда дело касалось
коллекционирования. Подсчитав одну за другой все его покупки почти за
шестьдесят лет, причем первая из них была оплачена еще старинными
зильбергрошами, я убедился, что этот маленький провинциал во времена, когда
за талер можно было купить целую кипу гравюр лучших немецких мастеров,
потихоньку составил себе собрание эстампов, которое заняло бы почетное место
в ряду нашумевших коллекций наших новоиспеченных богачей. Ибо даже то, что
он успел за полвека приобрести по дешевке только у нас, представляло ныне
огромную ценность, а ведь надо полагать, он не упускал случая поживиться и у
других антикваров, и на аукционах. Правда, с 1914 года мы не получили от
него ни одного заказа, но я слишком хорошо знаю, что происходит в нашем
деле, чтобы от меня могла ускользнуть продажа такой крупной коллекции. Итак,
либо этот странный человек еще жив, либо коллекция находится в руках его
наследников, решил я.
Дело это настолько меня заинтересовало, что на другой же день, то есть
вчера вечером, я, не долго думая, отправился в один из несноснейших
провинциальных городков Саксонии, и, когда я плелся с маленькой станции по
главной улице, мне казалось просто невероятным. чтобы где-то здесь, среди
этих пошлых домишек с их мещанской рухлядью, мог жить человек, обладающий
безупречно полной коллекцией прекраснейших офортов Рембрандта, гравюр Дюрера
и Мантеньи.
На почте, куда я зашел сегодня утром узнать, проживает ли в этом городе
советник в отставке такой-то, я, к удивлению своему, узнал, что старик еще
жив, и тут же, если говорить откровенно, немного волнуясь, отправился к
нему. Я легко нашел его квартиру; она помещалась на втором этаже одного из
тех немудреных провинциальных домов, какие в шестидесятых годах наспех
лепили архитекторы-спекулянты. Первый этаж занимал портной, на втором же, на
двери слева, блестела металлическая дощечка с именем почтмейстера, а справа
- фарфоровая с именем советника лесного и экономического ведомства. На мой
робкий звонок дверь тотчас же открыла очень старая седая женщина в опрятном
черном чепце. Я подал ей свою визитную карточку и спросил, можно ли видеть
господина советника. Удивленно, с явным недоверием взглянула она сначала на
меня, потом на карточку; в этом захолустье, в этом старомодном
провинциальном доме приход постороннего человека был, как видно, целым