"Стефан Цвейг. Легенда о сестрах-близнецах" - читать интересную книгу автора

курящихся благовоний, от сладостно-томящих звуков флейты у нее стали
путаться мысли. Речь превратилась в невнятный лепет, смех -- в пронзительный
хохот, и ни один доктор медицины, ни один правовед не мог бы доказать перед
судом, случилось ли это с ней во сне или наяву, в опьянении или в твердой
памяти, с ее согласия или вопреки ее воле, но так или иначе -- задолго до
полуночи произошло то, что, по велению бога или его соперника, рано или
поздно должно произойти между женщиной и мужчиной. Из потревоженных складок
одежды со звоном упал на мраморные плиты пола припрятанный кинжал, но --
странно: утомленная праведница не подняла его, не вонзила в грудь дерзкого
юноши; ни плача, ни шума борьбы не донеслось до ушей Елены. И когда, в
полночь, торжествующая блудница ворвалась с толпою слуг в комнату, ставшую
брачным покоем, и, сгорая от любопытства, подняла факел над ложем
побежденной сестры -- напрасно было бы отрицать или каяться. Дерзкие
служанки, по языческому обычаю, осыпали ложе розами более алыми, чем щеки
краснеющей Софии, слишком поздно опомнившейся и понявшей свое поражение. Но
Елена заключила смущенную сестру в объятия и горячо поцеловала ее; пели
флейты, гремели цимбалы, словно великий Пан вернулся на христианскую землю;
полуобнаженные девушки, точно вакханки, кружились в хороводе, славословя
Эроса, отвергнутого бога. Потом они развели костер из благоухающего дерева,
и жадные языки пламени пожрали преданный поруганию строгий монашеский наряд.
Новообращенную гетеру, которая, не желая признавать свое поражение, томной
улыбкой давала понять, что добровольно покорилась прекрасному юноше,
служанки так же увенчали розами, как ее сестру; они стояли рядом,
взволнованные, с пылающими щеками, одна -- сгорая от стыда, другая --
торжествуя победу; теперь уже никто не мог бы отличить Софию от Елены,
согрешившую смиренницу от блудницы, и взоры юноши переходили от одной к
другой с новым, вдвойне нетерпеливым вожделением.
Тем временем охваченные буйным весельем слуги распахнули настежь окна и
ворота дворца. Ночные гуляки, поднятый с постели беспутный люд, смеясь и
крича, стекался со всех сторон, и солнце еще не успело позолотить кровли,
как, словно вода из всех желобов, побежала по улицам молва о блестящей
победе Елены над мудрой Софией, порока над целомудрием. Едва услышав о
падении столь, казалось, незыблемого оплота добродетели, мужи города
поспешили во дворец, где (буде сказано без утайки) нашли радушный прием, ибо
София, обращенная столь же мгновенно, как и преображенная, осталась у Елены
и всеми силами старалась сравняться с ней пылкостью и усердием. Настал конец
раздорам и взаимной зависти; избрав одно и то же позорное ремесло, грешные
сестры жили в добром согласии под одной кровлей. Одна убирала волосы, как
другая, носила такие же наряды и украшения, что и другая, и так как теперь
они обе одинаково смеялись и шептали нежные слова, то для сластолюбцев
началась новая, нескончаемая и увлекательная игра: угадывать по пламенным
взглядам, поцелуям и ласкам, кого они держат в объятиях -- блудницу Елену
или некогда благочестивую Софию. Редко удавалось кому-нибудь узнать, на
которую из сестер истрачены деньги, столь разительно было сходство между
ними; к тому же лукавые близнецы с особенным удовольствием нарочно дурачили
любопытных.
Итак, не впервые в нашем обманчивом мире, Елена восторжествовала над
Софией, красота над мудростью, порок над добродетелью, извечно грешная плоть
над зыбким и кичливым духом, и вновь подтвердилась истина, на которую
сетовал еще Иов многострадальный, что нечестивые благоденствуют на земле, а