"Стефан Цвейг. Лепорелла" - читать интересную книгу автора

подобие живого человека. К величайшему удивлению соседей,
Кресченца вдруг стала общительной; она болтала с горничными,
неуклюже заигрывала с почтальоном, на рынке вступала в
разговор с торговками, и однажды вечером, когда во дворе уже
погасли фонари, прислуга в доме напротив услышала странное
мурлыканье, доносившееся из обычно безмолвного окна:
неумело, скрипучим голосом Кресченца напевала одну из тех
песенок, которые вечерами поют тирольки на альпийских
пастбищах; нестройно, тяжело, точно спотыкаясь, вырывалась
бесхитростная мелодия из непривычных уст, и все же в ней
чувствовалось что-то далекое и трогательное. Впервые со
времени своего детства Кресченца пыталась петь, и эти
корявые звуки, с трудом пробивавшиеся к свету из мрака
загубленных лет, невольно хватали за душу.
Барон - нечаянный виновник этого чудесного превращения -
меньше всех замечал перемену в Кресченце, ибо кто же
оглядывается на свою тень? Знаешь, что она неизменно и
бесшумно идет за тобой по пятам, иногда забегает вперед,
будто твое еще не осознанное желание, но как редко
присматриваешься к ней, пытаясь узнать самого себя в этом
нелепо искаженном обличье! Барон ничего не видел в
Кресченце, кроме того, что она всегда готова услужить,
немногословна, исполнительна и предана ему до самозабвения.
Он особенно ценил невозмутимую, молчаливую почтительность,
которую она выказывала в самых рискованных положениях;
иногда снисходительно, словно гладил собаку, ронял
приветливое слово, иногда милостиво шутил с нею, даже игриво
дергал за ухо; а то дарил кредитку или билет в театр - для
него сущие пустяки, которые он небрежным движением
вытаскивал из жилетного кармана, а для нее - набожно
хранимые священные реликвии.
Постепенно он привык думать вслух при Кресченце, давал ей
все более сложные поручения, и чем больше доверия он ей
оказывал, тем усерднее и подобострастнее она служила ему. В
ней все сильнее развивался какой-то странный инстинкт,
что-то похожее на чутье гончей: она без устали вынюхивала,
выслеживала малейшие желания барона и не только туг же
исполняла их, но даже предупреждала; вся ее жизнь,
собственные ее помыслы и надежды словно переселились в
барона; она смотрела его глазами, слышала его ушами, делила
его приключения и победы в каком-то почти извращенном
упоении. Она вся сияла, когда барон приводил еще одну новую
женщину, и с явным разочарованием, почти с обидой встречала
его, если он возвращался домой без спутницы; ее некогда
сонная мысль работала теперь так же проворно и стремительно,
как прежде работали только руки, а в тусклых глазах зажегся
живой, пытливый огонек. В загнанной, измотанной тяжелым
трудом кляче пробудился человек, но человек темный,
замкнутый, хитрый и опасный, полный коварных замыслов и
готовый на любые козни.