"Стефан Цвейг. Амок" - читать интересную книгу автора

- Да.
- Что закон запрещает их?
- Бывают случаи, когда это не только не запрещено, но, напротив,
рекомендуется.
- Но это требует заключения врача.
- Так вы дайте это заключение. Вы - врач.
Ясно, твердо, не мигая, смотрели на меня ее глаза. Это был приказ, и я,
малодушный человек, дрожал, пораженный демонической силой ее воли. Но я еще
корчился, не хотел показать, что уже раздавлен. "Только не спешить! Всячески
оттягивать! Принудить ее просить", - нашептывало мне какое-то смутное
вожделение.
- Это не всегда во власти врача. Но я готов... посоветоваться с
коллегой в больнице...
- Не надо мне вашего коллеги... я пришла к вам.
- Позвольте узнать, почему именно ко мне?
Она холодно взглянула на меня.
- Не вижу причины скрывать это от вас. Вы живете в стороне, вы меня не
знаете, вы хороший врач, и вы... - она в первый раз запнулась, - вероятно,
недолго пробудете в этих местах, особенно если... если вы сможете увезти
домой значительную сумму.
Меня так и обдало холодом. Эта сухая, чисто коммерческая расчетливость
ошеломила меня. До сих пор губы ее еще не раскрылись для просьбы, но она
давно уже все вычислила и сначала выследила меня, как дичь, а потом начала
травлю. Я чувствовал, как проникает в меня ее демоническая воля, но
сопротивлялся с ожесточением. Еще раз заставил я себя принять деловитый,
почти иронический тон.
- И эту значительную сумму вы... вы предоставили бы в мое распоряжение?
- За вашу помощь и немедленный отъезд.
- Вы знаете, что я, таким образом, теряю право на пенсию?
- Я возмещу вам ее.
- Вы говорите очень ясно... Но я хотел бы еще большей ясности. Какую
сумму имели вы в виду в качестве гонорара?
- Двенадцать тысяч гульденов, с выплатой по чеку в Амстердаме.
Я задрожал... задрожал от гнева и... от восхищения. Все она рассчитала
- и сумму, и способ платежа, принуждавший меня к отъезду; она меня оценила и
купила, не зная меня, распорядилась мной, уверенная в своей власти. Мне
хотелось ударить ее по лицу... Но когда я поднялся (она тоже встала) и
посмотрел ей прямо в глаза, взглянув на этот плотно сжатый рот, не желавший
просить, на этот надменный лоб, не желавший склониться, мной вдруг
овладела... овладела... какая- то жажда мести, насилия. Должно быть, и она
это почувствовала, потому что высоко подняла брови, как делают, когда хотят
осадить навязчивого человека; ни она, ни я уже не скрывали своей ненависти.
Я знал, что она ненавидит меня, потому что нуждается во мне, а я ее
ненавидел за то... за то, что она не хотела просить. В эту секунду, в эту
единственную секунду молчания мы в первый раз заговорили вполне откровенно.
Потом, словно липкий гад, впилась в меня мысль, и я сказал... сказал ей...
Но постойте, так вам не понять, что я сделал... что сказал... мне нужно
сначала объяснить вам, как... как зародилась во мне эта безумная мысль...

Опять тихонько звякнул во тьме стакан. И голос продолжал с еще большим