"Ольга Туманова. Шутка" - читать интересную книгу автора

или на карнавале. И совсем немного оставалось до Нового года, что пропитан
чудесным ожиданием счастья; чудеса, правда, редко приходят, но кто же думает
об этом, все ждут праздника.
И - письмо от Володи, как подарок от елки.
"Что я могу сказать про стихи, которые Вы мне написали. Мне понравился
только Пушкин. Именно такими должны быть стихи. А Евтушенко - "все надо
делать здорово"... - это лозунг, а не тема для поэзии.
Сейчас, в наше время, Маяковский сначала поэт своего времени, затем
гений. Пушкин - сначала гений, затем гражданин, поэт. Маяковского породило
время, жизнь молодой республики. Ну, а сейчас.
Да, трудно рассуждать о том, о чем имеешь не очень хорошее
представление.
Катя, правильно Вы думаете, что все мужчины - подлецы. Сегодня я с Вами
согласен".
Вот только что на Кате был нарядный белоснежный наряд, ей оставалось
перейти дорогу, и - музыка, бал, счастье, но грязные брызги от случайной
машины испортили платье, и не стало ни бала, ни праздника, ни счастья.
Нет, не отрицание Евтушенко было неприятно Кате (уже и не вспомнить,
почему она в письме ссылалась на него да на Маяковского), это не тот поэт,
чьи строчки для нее сокровенны. Конечно, в первый миг у Кати появилось
желание броситься на защиту поруганных Володей пиитов, но она перечитала
письмо и не смогла не согласиться: стих, действительно, звучал фрагментом
окон роста, что (конечно же!) когда-то были необходимы стране, но... была ли
то поэзия? Открытие подобное озадачило Катю: она никогда не смотрела на
поэзию трезво, как бы со стороны, она плыла в ней, и видела не море, не
волну, не пену на поверхности, не барашки при подходе к берегу, видела одну
сплошную водную стихию. Стихию и мощную, и нежную, и... И Катю (в который
раз!) поразило, что краткой, простой, своей собственной фразой, без цитат из
философов и литературоведов, Володя сумел показать ей нечто совершенно для
нее привычное в совершенно непривычном для нее свете. Катя снова прочитала
стихотворную строчку, и снова не услышала ни музыки стиха, ни песни души -
лозунг, его можно повесить над любой проходной любого предприятия и даже для
убедительности в каждом случае наполнить конкретикой, заменив "все"
сапогами, хлебом, кирпичами. "Кирпич надо делать здорово!" на кирпичном
заводе. А как же. Чтобы он не искрошился вмиг. "Кирпич надо класть
здорово" - это уже на стройке, чтобы кирпич не рухнул прохожим на голову.
Нет, тут Катя спорить не могла, Володина правота была очевидна, и невероятно
было, как же она, Катя, со своей хваленой поэтичностью, со своей
музыкальностью ничего не услыхала, не увидела. Но те летние ночи, когда у
памятника Маяковскому Евтушенко и другие поэты читали стихи, и Катя
чувствовала себя несчастной, обездоленной оттого, что к ночи она непременно
должна быть дома, а у памятника только с ночной темнотой жизнь и
начиналась... Володя как бы вычеркивал из жизни Кати обездоленность, и
вместо облегчения и радости Катя ощутила обиду.
Ну, а то, что Маяковский - поэт своего времени - была просто ее, Катина
мысль, но только с иной, противоположной знаковой оценкой. Катя считала это
достижением, вершиной предназначения поэта, его служением и согражданам, и
Отечеству, и Идеалу. А у Володи все как-то между прочим становилось с ног на
голову (или с головы на ноги - это кто как видит) - и согласиться нельзя, и
опровергнуть нельзя.