"Юрий Тупицын. Красные журавли" - читать интересную книгу автора

убранное пшеничное поле неподалеку от железнодорожного разъезда. О падении
самолета железнодорожники сообщили своему начальству, а оттуда догадались
позвонить прямо на аэродромный коммутатор - вот чем объяснялась такая
оперативность информации. А еще через двадцать минут пришло и радостное
известие: майор Ивасик благополучно приземлился на огородах в двух сотнях
шагов от сельсовета, в котором не раз приходилось бывать и самому Ивасику,
и Миусову. Соседи! Штурман жив, здоров и выехал на аэродром вместе с
председателем сельсовета, который примчался к месту приземления
парашютиста на своем "газике".
Ивасик жив! Командный пункт некоторое время гудел возбужденно и
радостно, как гудит готовящийся к роению пчелиный улей. Но шум быстро
затих, все понимали, что по-настоящему радоваться рано - пока еще ничего
не было известно о судьбе Александра Гирина. Потому-то и нервничал Миусов,
потому-то и подгонял время - он ждал вестей о своем пилоте, о молодом
офицере, с которым его связывали особые и непростые отношения.
Молодой лейтенант познакомился с пожилым по авиационным меркам
подполковником сразу же после прибытия в полк: заместитель командира полка
по летной подготовке имел привычку лично проверять технику пилотирования
выпускников авиаучилищ. Лейтенанты, уже прошедшие через руки Миусова,
наговорили о нем Гирину всяких страхов: педант, буквоед, придира и вообще
человек ужасный, хотя летает классно, тут уж ничего не скажешь. Но Гирин
сел в кабину самолета без боязни, с удовольствием и даже с некоторым
задором. Александр летал хорошо и знал о том, что хорошо летает, природа
наделила его отличной координированностью, большим объемом внимания и
гибкой мотосенсорикой, становление его как пилота докончили учеба и
тренировки. В отличниках он не ходил, но и ниже четверок по теоретическим
предметам не спускался, что же касается летных дисциплин, тут он всегда
считал делом чести получить и получал на экзаменах максимальные баллы.
Перейдя к летной практике, курсант Гирин быстро понял, что в авиации
летное мастерство котируется на две головы выше всех других человеческих
качеств, и в повседневной жизни слегка, более невольно, чем осознанно,
лукавил. Далеко он не заходил, не только по трезвому расчету, которого
вовсе не был чужд, но и по естественной человеческой порядочности и
чувству товарищества. Он мог иногда опоздать в строй, порой позволял себе
"выцыганить" у летчика-инструктора внеочередную увольнительную и тому
подобное. В полк Гирин прибыл в хорошей форме и боевом настроении и на
полеты ходил как на праздник. В контрольном полете с Железным Ником он
по-своему, как умел, выложился до конца: пилотировал свободно, раскованно,
энергично и достаточно чисто. Докладывая о выполнении задания и о
готовности получить замечания, Гирин, если уж говорить откровенно, ждал не
столько замечаний, сколько комплиментов - печенкой чувствовал, что полет
удался. Миусов внимательно оглядел молодого летчика, задержавшись взглядом
на задорном улыбчивом лице. И в свойственной ему ленивой манере предложил:
- Садитесь, лейтенант.
- Ничего, я постою, - бодро ответил Гирин.
Эта фраза вырвалась у него импульсивно, от убежденности в том, что
разбор полета не может быть долгим. Миусов усмехнулся и, еще больше
растягивая слова, прогнусавил:
- Товарищ лейтенант, когда командир говорит вам "садитесь", то надо
садиться, а не разговаривать.