"Юрий Тупицын. Красные журавли" - читать интересную книгу автора

принял за ягоды. Гирин ухватился за основание одной грозди, намереваясь
сорвать ее. Гроздь вдруг ощетинилась, взъерошились венчики ее мелких
цветов, и громко пискнула: "Пуйи-и!" Александр испуганно, точно от
раскаленного железа, отдернул руку и наказал себе впредь быть
поосмотрительнее. Еще раз оглядевшись, он крикнул в сторону озера:
- Люци!
Крик прокатился по безмятежной озерной глади, отразился от багряных
гигантов, росших на противоположном берегу, и негромким, но хорошо слышным
стоном вернулся обратно. Александр удивился и крикнул еще громче:
- Люци!
Теперь он уже ждал возвращения эха, склонив голову набок. И когда эхо
вернулось, засмеялся, удивленный и очень довольный: отзвук имел
характерную миусовскую гнусавинку. Уникальное эхо! Гирин хотел крикнуть
еще раз, но передумал - не гармонировал этот крик с тишиной и покоем,
разлитыми вокруг, а если Люци где-то поблизости, то он и без того должен
был его услышать. Вот если бы действительно можно было докричаться до
Миусова, Александр кричал бы до хрипоты: Железный Ник, как и всегда,
наверняка что-нибудь да придумал, помог, подсказал. Александр выбрал
камень поудобнее и, решив подождать развития событий, задумался.
Как ни странно, как это было ни обидно Гирину, но не любили Миусова в
полку по-настоящему. Его уважали и побаивались, им восхищались и
гордились, на него злились, но не любили. Утомляла его дотошность и
пунктуальность, раздражала мелочная требовательность и непробиваемое
спокойствие, с которым он разрешал самые острые проблемы. Сердила железная
логика и особое летное ясновидение, позволявшие ему не только разложить по
косточкам любое летное происшествие, но и докопаться до его движущих сил и
психологических мотивов. Не хватало ему душевной теплоты и не стиснутой
догмой "руководящих документов" доброты и милосердия. И к Миусову пилоты
относились с холодком, а вот добряка и увальня Ивасика любили! А ведь
летчик он был средненький, хотя в своем штурманском деле - дока, знаток
всяких навигационных тонкостей и хитростей, общепризнанный мастер по
девиационным и радиодевиационным работам. Ивасик, недолюбливавший высший,
да и сложный пилотаж, планировался на такие задания неохотно и только в
силу необходимости. Об этом знали все, от командира полка до рядовых
летчиков, да и сам Ивасик не играл во всякие там тайны и загадки, как это
нередко случается с пилотами, которые по тем или иным причинам теряют
кураж и побаиваются летать. Со своей добродушной улыбкой он откровенно
говорил: "Это все для молодых, которым еще скучна нормальная жизнь и нужно
все наперекосяк. Ну в самом деле, чего хорошего в том, что человек, царь
природы, болтается в воздухе как обезьяна, вниз головой?" Друзьям, а у
него их было немало, Ивасик говорил еще откровеннее: "В истребители я
попал случайно, мое место в транспортной. Я бы ушел, да знаю: посадят ведь
на правое сиденье! Они без этого с нами, истребителями, не могут. И будешь
год, а то и два пилить под началом какого-нибудь мальчишки и бегать по
диспетчерам да метеостанциям с документами. Нет уж, я лучше поскриплю еще
годок-другой, Да и подамся на штабную или в преподаватели". Может быть,
эта откровенность майора Ивасика и обезоруживала сослуживцев, позволяя им
смотреть на штурмана немножко свысока, а заодно и прощать ему некоторые
слабости? Что самое удивительное - Миусов и Ивасик дружили, а уж если
выражаться точнее, то Ивасик был у Миусова единственным другом и