"Иван Сергеевич Тургенев. Чертопханов и Недопюскин (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

"Го-го-го-го-го-го-го-го! - завопил вторично Чертопханов... "Го-го-го-го", -
спокойно повторил его товарищ.
- А ведь, по-настоящему, летом охотиться не следует, - заметил я,
указывая Чертопханову на измятый овес.
- Мое поле, - отвечал, едва дыша, Чертопханов.
Он отпазончил, второчил зайца и роздал собакам лапки.
- За мною заряд, любезный, по охотничьим правилам, - проговорил он,
обращаясь к Ермолаю. - А вас, милостивый государь, - прибавил он тем же
отрывистым и резким голосом, - благодарю.
Он сел на лошадь.
- Па-азвольте узнать... забыл... имя и фамилию?
Я опять назвал себя.
- Очень рад с вами познакомиться. Коли случится, милости просим ко
мне... Да где же этот Фомка, Тихон Иваныч? - с сердцем продолжал он, - без
него беляка затравили.
- А под ним лошадь пала, - с улыбкой отвечал Тихон Иваныч.
- Как пала? Орбассан пал? Пфу, пфить!.. Где он, где?
- Там, за лесом.
Чертопханов ударил лошадь нагайкой по морде и поскакал сломя голову.
Тихон Иваныч поклонился мне два раза - за себя и за товарища, и опять
поплелся рысцой в кусты.
Эти два господина сильно возбудили мое любопытство... Что могло связать
узами неразрывной дружбы два существа, столь разнородные? Я начал наводить
справки. Вот что я узнал.
Чертопханов, Пантелей Еремеич, слыл во всем околотке человеком опасным
и сумасбродным, гордецом и забиякой первой руки. Служил он весьма недолгое
время в армии и вышел в отставку "по неприятности", тем чином, по поводу
которого распространилось мнение, будто курица не птица. Происходил он от
старинного дома, некогда богатого; деды его жили пышно, по-степному, то есть
принимали званых и незваных, кормили их на убой, отпускали по четверти овса
чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и собак, в
торжественные дни поили народ вином и брагой, по зимам ездили в Москву на
своих, в тяжелых колымагах, а иногда по целым месяцам сидели без гроша и
питались домашней живностью. Отцу Пантелея Еремеича досталось имение уже
разоренное; он, в свою очередь, тоже сильно "пожуировал" и, умирая, оставил
единственному своему наследнику, Пантелею, заложенное сельцо Бессоново, с
тридцатью пятью душами мужеска и семидесятью шестью женска пола да
четырнадцать десятин с осьминником неудобной земли в пустоши Колобродовой,
на которые, впрочем, никаких крепостей в бумагах покойника не оказалось.
Покойник, должно сознаться, престранным образом разорился: "хозяйственный
расчет" его сгубил. По его понятиям, дворянину не следовало зависеть от
купцов, горожан и тому подобных "разбойников", как он выражался; он завел у
себя всевозможные ремесла и мастерские. "И приличнее и дешевле, - говаривал
он, - хозяйственный расчет!" С этой пагубной мыслью он до конца жизни не
расстался; она-то его и разорила. Зато потешился! Ни в одной прихоти себе не
отказывал. Между прочими выдумками соорудил он однажды, по собственным
соображениям, такую огромную семейственную карету, что, несмотря на дружные
усилия согнанных со всего села крестьянских лошадей вместе с их владельцами,
она на первом же косогоре завалилась и рассыпалась. Еремей Лукич (Пантелеева
отца звали Еремеем Лукичом) приказал: памятник поставить на косогоре, а