"Иван Сергеевич Тургенев. Несчастная" - читать интересную книгу автора

уже не поправилось. Г-н Ратч в то время не считал нужным выказывать ту
веселость, которой он теперь предается: он имел вид постоянно суровый и
старался прослыть за дельца. Со мной он был жесток и груб. Я чувствовала
удовольствие, когда уходила от Ивана Матвеича;
но и свой флигель я покидала охотно... Несчастная моя молодость! Вечно
от одного берега к другому, и ни к которому не хочется пристать! Бывало,
бежишь через двор, зимой, по глубокому снегу, в холодном платьице, бежишь в
господский дом к Ивану Матвеичу на чтение и словно радуешься... А придешь,
увидишь эти большие унылые комнаты, эти пестрые штофные мебели, этого
приветливого и бездушного старика в шелковой "дульетке" нараспашку, в белом
жабо и белом галстуке, с маншетками на пальцах, с "супсоном" пудры (так
выражался его камердинер) на зачесанных назад волосах, захватит тебе дыхание
этот душный запах амбры, и сердце так и упадет. Ива i Матвеич сидел
обыкновенно в просторных вольтеровских креслах; на стене, над его головой,
висела картина, изображавшая молодую женщину с ясным и смелым выражением
лица, одетую в богатый еврейский костюм и всю покрытую драгоценными камнями,
жемчугом... Я часто заглядывалась на эту картину, но только впоследствии
узнала, что это был портрет моей матери, писанный ее отцом по заказу Ивана
Матвеича. Изменилась же она с того времени! Умел он сломить и уничтожить ее!
"И она его любила! Любила этого старика!-думалось мне...- Как это возможно!
Его
1 Орлу нравится в суровых краях, где дикий голубь не мог бы жить
(франц.).
2 Достойно господина Сент Олера! (франц.)
любить!" А между тем, когда я вспоминала иные взгляды матушки, иные
недомолвки и невольные движения... "Да, да, она любила его!" - твердила я с
ужасом. Ах, не дай бог никому испытывать такие ощущения!
Каждый день я читала Ивану Матвеичу, иногда три, четыре часа сряду...
Мне было вредно так много и так громко читать. Доктор наш боялся за мою
грудь и даже однажды доложил об этом Ивану Матвеичу. Но тот только улыбнулся
(то есть нет: он никогда не улыбался, а как-то завастривал и выдвигал вперед
губы) и сказал ему: Vous ne savez pas се qu'il у a de ressources danscette
jeunesse" 1.- "Однако в прежние годы M. le Commandeur..." - осмелился было
заметить доктор. Иван Матвеич опять усмехнулся:
"Vous revez, mon cher,- перебил он его,-le Commandeur n'a plus de dents
et il crache a chaque mot. J'aime les voix jeunes"2.
И я продолжала читать, хоть и много кашляла по утрам и по ночам...
Иногда Иван Матвеич заставлял меня играть на фортепиано. Но музыка
действовала усыпительно на его нервы. Глаза его тотчас закрывались, голова
мерно опускалась, и только изредка слышалось: "C'est du Steibelt, n'est-ce
pas? Jouez moi du Steibelt"3. Иван Матвеич считал Штейбельта великим гением,
умевшим победить в себе "la grossiere lourdeur des Allemands"1, и упрекал
его в одном: trop de fougue! trop d'imagination!.."5 КогдажеИван Матвеич
замечал, 'что я уставала за фортепиано, он предлагал мне "du cachou de
Bologne"6. Так шли дни за днями...
И вот в одну ночь- незабвенную ночь! -страшное несчастие меня поразило.
Моя матушка скончалась почти внезапно. Мне только что минуло пятнадцать лет.
О, какое это было горе, каким злым вихрем оно налетело на меня! Как запугала
меня эта первая встреча со смертию! Бедная моя матушка! Странные были наши
отношения: мы обе страстно любили друг друга... страстно и безнадежно; мы