"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно,
уходила бы ее наконец совершенно, если бы, во-первых, недели через две не
разочаровалась "вполне" насчет приятельницы своего брата, а во-вторых, если
бы не влюбилась в молодого проезжего студента, с которым тотчас же вступила
в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится,
благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила "всю себя" в
жертву, требовала одного имени сестры, вдавалась в описания природы,
упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии - и довела наконец
бедного юношу до мрачного отчаяния. Но молодость взяла свое: в одно
прекрасное утро проснулся он с такой остервенелой ненавистью к своей "сестре
и лучшему другу", что едва сгоряча не прибил своего камердинера и долгое
время чуть не кусался при малейшем намеке на возвышенную и бескорыстную
любовь... Но с тех пор Татьяна Борисовна стала еще более прежнего избегать
сближения с своими соседками.
Увы! ничто не прочно на земле. Все, что я вам рассказал о житье-бытье
моей доброй помещицы, - дело прошедшее; тишина, господствовавшая в ее доме,
нарушена навеки. У ней теперь, вот уж более года, живет племянник, художник
из Петербурга. Вот как это случилось.
Лет восемь тому назад проживал у Татьяны Борисовны мальчик лет
двенадцати, круглый сирота, сын ее покойного брата, Андрюша. У Андрюши были
большие светлые, влажные глаза, маленький ротик, правильный нос и прекрасный
возвышенный лоб. Он говорил тихим и сладким голосом, держал себя опрятно и
чинно, ласкался и прислуживался к гостям, с сиротливой чувствительностию
целовал ручку у тетушки. Бывало, не успеете вы показаться - глядь, уж он
несет вам кресла. Шалостей за ним не водилось никаких: не стукнет, бывало;
сидит себе в уголку за книжечкой, и так скромно и смирно, даже к спинке
стула не прислоняется. Гость войдет - мой Андрюша приподнимется, прилично
улыбнется и покраснеет; гость выйдет - он сядет опять, достанет из кармашика
щеточку с зеркальцем и волосики себе причешет. С самых ранних лет
почувствовал он охоту к рисованью. Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас
выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки
правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу:
нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и
дымом в виде винта, собаку "en face", похожую на скамью, деревцо с двумя
голубками и подпишет: "Рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то
года, село Малые Брыки".
С особенным усердием трудился он недели за две до именин Татьяны
Борисовны: являлся первый с поздравлением и подносил свиток, повязанный
розовой ленточкой. Татьяна Борисовна целовала племянника в лоб и распутывала
узелок: свиток раскрывался и представлял любопытному взору зрителя круглый,
бойко оттушеванный храм с колоннами и алтарем посередине; на алтаре пылало
сердце и лежал венок, а вверху, на извилистой бандероле, четкими буквами
стояло: "Тетушке и благодетельнице Татьяне Борисовне Богдановой от
почтительного и любящего племянника, в знак глубочайшей привязанности".
Татьяна Борисовна снова его целовала и дарила ему целковый. Большой, однако,
привязанности она к нему не чувствовала: подобострастие Андрюши ей не совсем
нравилось. Между тем Андрюша подрастал; Татьяна Борисовна начинала
беспокоиться о его будущности. Неожиданный случай вывел ее из затруднения...
А именно: однажды, лет восемь тому назад, заехал к ней некто г.
Беневоленский, Петр Михайлыч, коллежский советник и кавалер. Г-н