"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

гроша жалованья, находил, однако, средство каждый день покутить на чужой
счет. У него было множество знакомых, которые поили его вином и чаем, сами
не зная зачем, потому что он не только не был в обществе забавен, но даже,
напротив, надоедал всем своей бессмысленной болтовней, несносной
навязчивостью, лихорадочными телодвижениями и беспрестанным неестественным
хохотом. Он не умел ни петь, ни плясать; отроду не сказал не только умного,
даже путного слова: все "лотошил" да врал что ни попало - прямой Обалдуй! И
между тем ни одной попойки на сорок верст кругом не обходилось без того,
чтобы его долговязая фигура не вертелась тут же между гостями, - так уж к
нему привыкли и переносили его присутствие как неизбежное зло. Правда,
обходились с ним презрительно, но укрощать его нелепые порывы умел один
Дикий-Барин.
Моргач нисколько не походил на Обалдуя. К нему тоже шло названье
Моргача, хотя он глазами не моргал более других людей; известное дело:
русский народ на прозвища мастер. Несмотря на мое старанье выведать
пообстоятельнее прошедшее этого человека, в жизни его остались для меня - и,
вероятно, для многих других - темные пятна, места, как выражаются книжники,
покрытые глубоким мраком неизвестности. Я узнал только, что он некогда был
кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей,
пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и
бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей
госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое
преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил наконец ее полную
доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким
образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать у
соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи. Это человек опытный,
себе на уме, не злой и не добрый, а более расчетливый; это тертый калач,
который знает людей и умеет ими пользоваться. Он осторожен и в то же время
предприимчив, как лисица; болтлив, как старая женщина, и никогда не
проговаривается, а всякого другого заставит высказаться; впрочем, не
прикидывается простачком, как это делают иные хитрецы того же десятка, да
ему и трудно было бы притворяться: я никогда не видывал более проницательных
и умных глаз, как его крошечные, лукавые "гляделки"52. Они никогда не
смотрят просто - все высматривают да подсматривают. Моргач иногда по целым
неделям обдумывает какое-нибудь, по-видимому, простое предприятие, а то
вдруг решится на отчаянно смелое дело; кажется, тут ему и голову сломить...
смотришь - все удалось, все как по маслу пошло. Он счастлив и верит в свое
счастье, верит приметам. Он вообще очень суеверен. Его не любят, потому что
ему самому ни до кого дела нет, но уважают. Все его семейство состоит из
одного сынишки, в котором он души не чает и который, воспитанный таким
отцом, вероятно, пойдет далеко. "А Моргачонок в отца вышел", - уже и теперь
говорят о нем вполголоса старики, сидя на завалинках и толкуя меж собой в
летние вечера; и все понимают, что это значит, и уже не прибавляют ни слова.
Об Якове-Турке и рядчике нечего долго распространяться. Яков,
прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки,
был по душе - художник во всех смыслах этого слова, а по званию - черпальщик
на бумажной фабрике у купца; что же касается до рядчика, судьба которого,
признаюсь, мне осталась неизвестной, то он показался мне изворотливым и
бойким городским мещанином. Но о Диком-Барине стоит поговорить несколько
поподробнее.