"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да
вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так... Мы
все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли... Уж как же мы
напужались о ту пору!
- Вишь как! - промолвил Павел. - Чего ж он раскашлялся?
- Не знаю; может, от сырости.
Все помолчали.
- А что, - спросил Федя, - картошки сварились?
Павлуша пощупал их.
- Нет, еще сыры... Вишь, плеснула, - прибавил он, повернув лицо в
направлении реки, - должно быть, щука... А вон звездочка покатилась.
- Нет, я вам что, братцы, расскажу, - заговорил Костя тонким
голоском, - послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал.
- Ну, слушаем, - с покровительствующим видом сказал Федя.
- Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?
- Ну да; знаем.
- А знаете ли, отчего он такой все невеселый, все молчит, знаете? Вот
отчего он такой невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, - пошел он,
братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи, да и заблудился;
зашел - Бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, - нет! не
может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево; давай,
мол, дождусь утра, - присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то
его зовет. Смотрит - никого. Он опять задремал - опять зовут. Он опять
глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе
зовет, а сама помирает со смеху, смеется... А месяц-то светит сильно, так
сильно, явственно светит месяц - все, братцы мои, видно. Вот зовет она его,
и такая вся сама светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка
какая или пескарь, - а то вот еще карась бывает такой белесоватый,
серебряный... Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет
да его все к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было
русалки, братцы мои, да, знать, Господь его надоумил: положил-таки на себя
крест... А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука
просто как каменная, не ворочается... Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он
крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как
заплачет... Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее
зеленые, что твоя конопля. Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал
ее спрашивать: "Чего ты, лесное зелье, плачешь?" А русалка-то как взговорит
ему: "Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на
веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я
одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней". Тут она, братцы мои,
пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть,
выйти... А только с тех пор он все невеселый ходит.
- Эка! - проговорил Федя после недолгого молчанья, - да как же это
может этакая лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, - он же ее не
послушался?
- Да вот поди ты! - сказал Костя. - И Гаврила баил, что голосок, мол, у
ней такой тоненький, жалобный, как у жабы.
- Твой батька сам это рассказывал? - продолжал Федя.
- Сам. Я лежал на полатях, все слышал.
- Чудное дело! Чего ему быть невеселым?.. А, знать, он ей понравился,