"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

что позвала его.
- Да, понравился! - подхватил Ильюша. - Как же! Защекотать она его
хотела, вот что она хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то.
- А ведь вот и здесь должны быть русалки, - заметил Федя.
- Нет, - отвечал Костя, - здесь место чистое, вольное. Одно - река
близко.
Все смолкли. Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий,
почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают
иногда среди глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно
разносятся наконец, как бы замирая. Прислушаешься - и как будто нет ничего,
а звенит. Казалось, кто-то долго, долго прокричал под самым небосклоном,
кто-то другой как будто отозвался ему в лесу тонким, острым хохотом, и
слабый, шипящий свист промчался по реке. Мальчики переглянулись,
вздрогнули...
- С нами крестная сила! - шепнул Илья.
- Эх вы, вороны! - крикнул Павел. - Чего всполохнулись? Посмотрите-ка,
картошки сварились. (Все пододвинулись к котельчику и начали есть дымящийся
картофель; один Ваня не шевельнулся.) Что же ты? - сказал Павел.
Но он не вылез из-под своей рогожи. Котельчик скоро весь опорожнился.
- А слыхали вы, ребятки, - начал Ильюша, - что намеднись у нас на
Варнавицах приключилось?
- На плотине-то? - спросил Федя.
- Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место, так
нечистое, и глухое такое. Кругом все такие буераки, овраги, а в оврагах все
казюли18 водятся.
- Ну, что такое случилось? сказывай...
- А вот что случилось. Ты, может быть, Федя, не знаешь а только там у
нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был
глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так - бугорочек...
Вот, на днях, зовет приказчик псаря Ермила; говорит: "Ступай, мол, Ермил, на
пошту". Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил:
не живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не жили, а псарь он
хороший, всем взял. Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, но
а едет назад уж он хмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит... Вот и
едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь
Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый,
хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: "Сем возьму его, - что ему так
пропадать", да и слез, и взял его на руки... Но а барашек - ничего. Вот идет
Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако
он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой
держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко
ему стало, Ермилу-то псарю: что мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в
глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, -
говорит: "Бяша, бяша!" А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже:
"Бяша, бяша..."
Не успел рассказчик произнести это последнее слово, как вдруг обе
собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли
во мраке. Все мальчики перепугались. Ваня выскочил из-под своей рогожи.
Павлуша с криком бросился вслед за собаками. Лай их быстро удалялся...
Послышалась беспокойная беготня встревоженного табуна. Павлуша громко