"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

и целковый. Все мужики, разумеется, берут у него в долг. Через две-три
недели он появляется снова и требует денег. У мужика овес только что скошен,
стало быть, заплатить есть чем; он идет с купцом в кабак и там уже
расплачивается. Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные
деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались
недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе,
прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у
плутоватого мещанина-продавца: "А что, малый, коса-то не больно того?" Те же
самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что
тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до
необходимости, для их же пользы, поколотить их. Но более всего страдают бабы
вот при каком случае. Поставщики материала на бумажные фабрики поручают
закупку тряпья особенного рода людям, которые в иных уездах называются
"орлами". Такой "орел" получает от купца рублей двести ассигнациями и
отправляется на добычу. Но, в противность благородной птице, от которой он
получил свое имя, он не нападает открыто и смело: напротив, "орел" прибегает
к хитрости и лукавству. Он оставляет свою тележку где-нибудь в кустах около
деревни, а сам отправляется по задворьям да по задам, словно прохожий
какой-нибудь или просто праздношатающийся. Бабы чутьем угадывают его
приближенье и крадутся к нему навстречу. Второпях совершается торговая
сделка. За несколько медных грошей баба отдает "орлу" не только всякую
ненужную тряпицу, но часто даже мужнину рубаху и собственную паневу. В
последнее время бабы нашли выгодным красть у самих себя и сбывать таким
образом пеньку, в особенности "замашки", - важное распространение и
усовершенствование промышленности "орлов"! Но зато мужики, в свою очередь,
навострились и при малейшем подозрении, при одном отдаленном слухе о
появлении "орла" быстро и живо приступают к исправительным и
предохранительным мерам. И в самом деле, не обидно ли? Пеньку продавать их
дело, и они ее точно продают, не в городе, - в город надо самим тащиться, -
а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок
горстей - а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека,
особенно когда он "усердствует"!
Таких рассказов я, человек неопытный и в деревне не "живалый" (как у
нас в Орле говорится), наслушался вдоволь, Но Хорь не все рассказывал, он
сам меня расспрашивал о многом. Узнал он, что я бывал за границей, и
любопытство его разгорелось... Калиныч от него не отставал; но Калиныча
более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий,
больших городов; Хоря занимали вопросы административные и государственные.
Он перебирал все по порядку: "Что, у них это там есть так же, как у нас, аль
иначе?.. Ну, говори, батюшка, - как же?.." - "А! ах, Господи, твоя воля!" -
восклицал Калиныч во время моего рассказа; Хорь молчал, хмурил густые брови
и лишь изредка замечал, что, "дескать, это у нас не шло бы, а вот это
хорошо - это порядок". Всех его расспросов я передать вам не могу, да и
незачем; но из наших разговоров я вынес одно убежденье, которого, вероятно,
никак не ожидают читатели, - убежденье, что Петр Великий был по преимуществу
русский человек, русский именно в своих преобразованиях. Русский человек так
уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало
занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо - то ему и
нравится, что разумно - того ему и подавай, а откуда оно идет, - ему все
равно. Его здравый смысл охотно подтрунит над сухопарым немецким рассудком;