"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

- Да ведь ты сам небось гусей или куриц, например, ешь?
- Та птица Богом определенная для человека, а коростель - птица
вольная, лесная. И не он один: много ее, всякой лесной твари, и полевой, и
речной твари, и болотной, и луговой, и верховой, и низовой - и грех ее
убивать, и пускай она живет на земле до своего предела... А человеку пища
положена другая: пища ему другая и другое питье: хлеб - Божья благодать, да
воды небесные, да тварь ручная от древних отцов.
Я с удивлением поглядел на Касьяна. Слова его лились свободно; он не
искал их, он говорил с тихим одушевлением и кроткою важностию, изредка
закрывая глаза.
- Так и рыбу, по-твоему, грешно убивать? - спросил я.
- У рыбы кровь холодная, - возразил он с уверенностию, - рыба тварь
немая. Она не боится, не веселится: рыба тварь бессловесная. Рыба не
чувствует, в ней и кровь не живая... Кровь, - продолжал он, помолчав, -
святое дело кровь! Кровь солнышка божия не видит, кровь от свету прячется...
великий грех показать свету кровь, великий грех и страх... Ох, великий!
Он вздохнул и потупился. Я, признаюсь, с совершенным изумлением
посмотрел на странного старика. Его речь звучала не мужичьей речью: так не
говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно
торжественный и странный... Я не слыхал ничего подобного.
- Скажи, пожалуйста, Касьян, - начал я, не спуская глаз с его слегка
раскрасневшегося лица, - чем ты промышляешь?
Он не тотчас ответил на мой вопрос. Его взгляд беспокойно забегал на
мгновение.
- Живу, как Господь велит, - промолвил он наконец, - а чтобы, то есть,
промышлять - нет, ничем не промышляю. Неразумен я больно, с мальства;
работаю пока мочно, - работник-то я плохой... где мне! Здоровья нет, и руки
глупы. Ну, весной соловьев ловлю.
- Соловьев ловишь?.. А как же ты говорил, что всякую лесную, и полевую,
и прочую там тварь не надо трогать?
- Убивать ее не надо, точно; смерть и так свое возьмет. Вот хоть бы
Мартын-плотник: жил Мартын-плотник, и не долго жил и помер; жена его теперь
убивается о муже, о детках малых... Против смерти ни человеку, ни твари не
слукавить. Смерть и не бежит, да и от нее не убежишь; да помогать ей не
должно... А я соловушек не убиваю, - сохрани Господи! Я их не на муку ловлю,
не на погибель их живота, а для удовольствия человеческого, на утешение и
веселье.
- Ты в Курск их ловить ходишь?
- Хожу я и в Курск и подале хожу, как случится. В болотах ночую да в
залесьях, в поле ночую один, во глуши: тут кулички рассвистятся, тут зайцы
кричат, тут селезни стрекочут... По вечеркам замечаю, по утренничкам
выслушиваю, по зарям обсыпаю сеткой кусты... Иной соловушко так жалостно
поет, сладко... жалостно даже.
- И продаешь ты их?
- Отдаю добрым людям.
- А что ж ты еще делаешь?
- Как делаю?
- Чем ты занят?
Старик помолчал.
- Ничем я этак не занят... Работник я плохой. Грамоте, однако, разумею.