"Александр Тюрин. Вооруженное восстание животных" - читать интересную книгу автора

похожее этими качествами на диван.

Воропаев отдыхал недолго, потому что заметил, рука его не лежит на месте,
кто-то теребит ее. Бомж мысленно обделался от страха несколько раз
(физически уже было никак), но чуток успокоился, заметив, что заигрывания с
его рукой отчего-то затягиваются.
Глаза его привыкли к мраку, слабо разжиженному светом, он даже разобрал
очертания червяги, который, видимо, забавлялся с конечностью прежде, чем ее
оттяпать. Прослеживаемый в характере хищника садизм вызвал ответное
остервенение человека. С воплем:
"Жри всерьез или вали отсюда" резанул он вражину острым краем неразлучной
консервной банки крест-накрест - под передним члеником.

Несколько капель освежило лицо и губы бомжа, а животное булькнуло и
неожиданно затихло. Капли были вкусные и спровоцировали бурление в животе.
Воропаев, поддавшись инстинкту поедания братьев меньших, навалился на
затихшую тушку, содрал несколько панцирных колец, которые на удивление
легко поддались, и дикарски впился в мякоть. Она была похожа, даже при
очень быстром сжирании, на смесь осетрины и индюшатины, причем вареной.

Андрей Иванович хавал (иными словами не назовешь) и откидывался, засыпая;
отдремав, снова хавал. И так далее, в этой же незамысловатой
последовательности.

В один прекрасный момент он обнаружил, что от благородного по
гастрономическим и моральным качествам животного осталось только несколько
панцирных колец, какие-то трубочки и усики. К этому праздничному событию
острота Воропаевского зрения увеличилась настолько, что он ясно различал
себя и обстановку вокруг.

Бомж теперь был сыт, доволен и больше похож на человека. Физиономия,
ранее напоминавшая взъерошенную воблу, перестала
шелушиться, там и сям уже не болело, затянулись нарывы в разных частях
тела, ушли в темное прошлое чирьи.

Обиталищем Воропаева была яйцевидная полость с жесткими, но теплыми
стенками. Пол скрывало что-то похожее на обрезки лент и веревок. Эластичные
тросы пробегали помещение вдоль и поперек, уходили вверх, к круглой дыре в
потолке - там, очевидно, был вход-выход. К большой полости примыкало и
несколько пещерок помельче.

Одна смахивала на камеру хранения. В ней на полочках подрагивали мягкие
комочки. А вот в другой, более студеной, в ячейках вылеживалась густая
золотистая масса. Воропаев, которому отступать было некуда, макнул в это
добро грязный палец и тщательно его облизал. Вкусно...

Набрав полную консервную банку необычной вкуснятины, Воропаев вернулся в
главную полость, горделиво прозванную им "гостиной", уселся по-турецки на
полу и стал, часто купая палец в еде, рассуждать о сытной будущности.
Неожиданно поток мечты был прерван хрустом и треском. Воропаев вскочил -