"Александр Тюрин. Вооруженное восстание животных" - читать интересную книгу автора

который однако неистребим.
Мы - люди, тигры, львы и прочие гордые создания - ищем жрачку, партнершу,
квартиру, бьемся за них, бегаем, лазаем, стреляем, а червь - он там, внутри
нас, он спокойненько сосет. Сосет и размножается.
Получалось, по Гирееву, что венец творения - именно этот самый паразит, а
не Эйнштейн и Нильс Бор. Именно червяк-паразит властвует над нами, а не
наоборот.
Где-то после четырнадцатой рюмки важная персона, однако, мрачнела,
разоблачалась до трусов, затем выдавал тайну тайн.
Знает он, что на свете скоро появится сверхпаразит, который не не только
нашу пищу отсасывать будет, но и многое другое. И он боится, что этот
сверхпаразит выбьется из-под всякого контроля и ОВЛАДЕЕТ ВСЕЙ ЗЕМЛЕЙ.
Понемногу затухало бормотание; лицо, превратившееся в морду, растекалось
по ковру. Важного человека, дошедшего до момента истины, Коля и
телохранитель споласкивали водой и, обтерев насухо, несли в койку. Там уже
артистка кабаре следила всю ночь, чтобы генеральный директор не захлебнулся
собственной блевотиной.
Да, говорливый господин-товарищ Гиреев, когда сильно расслабится. Вроде
чушь он порет, надравшись, но я в ней вижу кое-какой смысл. Страшный смысл.
И, боюсь, Гиреев видит, что я вижу. Как бы мне это боком не вышло. Возьмет
и вычеркнет начальственная персона мою фамилию из списка ненужных людей. А
киллер разрядит ствол, приставленный к моей умной голове и с ухмылочкой
произнесет: "Он слишком много знал".

1.

Отдых отдыхом, а трудится приходиться. Вообще-то я работаю в охранном
бюро, как сейчас выражаются - в секьюрити. Я там уже пять лет. Некогда я
был уверен, что это место для тех, кто хорошо стреляет и быстро соображает.
Но, как выяснилось, мы - частные охранники, а не менты, поэтому имеем
право возразить оружием только в пределах так называемой допустимой
обороны.
Кто-нибудь на всем белом свете понимает, что такое "пределы допустимой
обороны"?
Вот направят тебе в лоб смит-вессон 45 калибра, взведут курок и начнут
давить на спусковой крючок, вот тогда уже можешь отвечать. А можешь уже и
не ответить.
И еще я прикован к стулу, как раб к турецкой галере. Не могу встать,
взять свои манатки и уйти в неизвестном направлении, хотя бы на
полчасика...
Разлитая по моей будке скука-тоска словно переваривает меня. Тут не
только быстрое соображение, но и остатки разума исчезнут,
и стану я как белка в клетке. Нет, позвольте, у белки в клетке есть колесо.
Белке повезло.
Я могу, конечно, журнал, насыщенный голыми девками, полистать. Могу,
например, роман посочинять. И сегодня могу. Но не хочу.
Тридцать лет мне - и ничего для бессмертия. Что же будет в сорок?
Пощелкал я клавишами, которые управляют сторожевыми видеокамерами,
погонял их по рельсам. На экранах видны только вымоченные в желтом фонарном
свете подходные дорожки, глаза киснут.