"Александр Тюрин. В мире животного (нашествие - XXI)" - читать интересную книгу автора

раздрае, стал даже язвить в свой собственный адрес. Поменьше шали я
головой, побольше повергайся в прах перед профессорско-преподавательским
составом, блестел бы сейчас образованием и воспитанием; и разве сошлись бы
тогда тропки мои и каких-то уродов, у которых ничего на уме, кроме
расползания, жрачки, размножения и прочих гадостей. От обиды личный гном
раскачался, как на качелях, и улетел, будто перышко, кувыркнулся раз
пятьсот и влип. Несколько секунд я (то есть он) во что-то погружался,
растекался, и вот освоился в чужом организме.
Выдох продавливает волну вдоль тела, ей сопутствуют два ручейка по
бокам, жаркий и студеный. Пенисто смешавшись, они заполняют мир вокруг,
заставляют все разбухать, разворачиваться и показывать нутро. Просматриваю
потроха каких-то стен и шкафов, бумаги вообще похожи на хлебную плесень.
Втяжка приносит биение "теплого-влажного", от какого-то предвкушения
становится кисло во рту, вскоре пузырьки моего зрения выворачивают, как
авоську, крысу. Резким сжатием в глотке сшибаю свои ручейки, вырывается на
этот раз жгучая пена. И вот какой от нее толк - она впитывает крысу, и та
меняется в лучшую сторону, становится горячей и рыхлой, в общем, хорошей,
как пожарская котлета. Я, кажется, узнаю местность - подвал с архивным
хламом. Какова задача и сверхзадача? Найти "теплого-влажного", только
большого, засевшего на перекрестье путей. Раскусить его, что тоже будет
вкусно, и узелок развяжется. Откроется много ходов в кристалл владычества.
К той прекрасной светлой грани, что придает могущество плоти,
несокрушимость волне. К чудесной ярко-черной грани, несущей бессмертие,
неистребимость во тьме потомства. К ароматной алой грани, в которой таится
радость вкушения побежденного врага. К той благоухающей синей грани, что
изливает счастье превосходства нашего единства над сборищами чужих.
Пора тикать, мой гном-Штирлиц вылезает из тела наглого урода, как из
липкого кала, и напряжение среды, постепенно уменьшаясь, вкручивает его по
спирали обратно. Все на месте, гном и я, мы снова в рубке, выделенной
буфетными стойками площадочке посреди холла в стиле неоготика. Хочется в
таком месте не отстреливаться, а продавать компот. Но друзья торопятся ко
мне, прутся со стороны архивного подвала - мне ли не знать. Скорее всего,
они придут по коридору левого крыла и попросят любить да жаловать. Как же
любить? Железяка-дверь их только насмешит. Я бросил рубку и залег,
выглядывая из-за стойки, как в артобстрел, сморщившимися от напряжения
щеками. Жуя рукой такой маленький наган, готовлюсь к встрече
морально-психологически, как боксер. Накручиваю себя, внушаю, что соперник
- обычная вонючка, которую я скоро посажу в клетку и буду пускать дым от
сигареты ей в нос. И вот подготовленный гном опять сигает с "качелей",
технология этого дела вроде отработана.
И снова я - гад ползучий. Ползу, но вся обстановка не проплывает мимо
тебя спереди назад, как принято у приличных животных. Вещи появляются
слева, мелкие, слегка сплюснутые, размытые; в центре они уже четкие,
всерьез расплющенные, среднего размера, а справа большие, совсем
размазанные. Потом очертания вообще теряются, тени тают. Вот дверь
выскочила из точки и пошла в хороводе, недаром же она женского рода.
Сталкиваются прибежавшие с боков потоки пронизывающей силы. От пенистого
выдоха, почти что плевка, начинается крутое кино, дверь комкается и
добирается до меня уже в виде развернутого жеваного журнала. Хорошо
проглядываются жилки и раковинки металла - из какого дерьма нынче штампуют