"Александр Тюрин. В мире животного (нашествие - XXI)" - читать интересную книгу автора

могу нырнуть и в окно шестого этажа, если будет в этом смысл, могу стать
птицей, правда, ненадолго. Расстояния до земли разучился я бояться как
следует еще в шахте лифта, но там высота была камерная, а тут, хоть и
смазанная темнотой, но классическая. И все-таки высота мне больше
нравилась, чем общество грубиянов-монстров. Правда, было обстоятельство,
которое сминало настроение в ре-минор. Спасательница-занавеска потихоньку
"текла", то есть растягивалась, собираясь когда-нибудь лопнуть. А в
лаборатории уже принялось все падать, отлетать, отскакивать. Двери, шкафы,
стулья. Отчитав добросовестно до семи, я чуть приподнялся, подкинул туда
взрывной гостинец и опять съехал вниз. Два толчка почти наложились друг на
друга, шпокнул боеприпас, а потом ухнула сдетонировавшая смесь хлора,
воздуха и того джинна, что вылеживался во втором баллоне. Над моей головой
бросились на улицу всякие ошметки, я же поспешил в лабораторию, чтобы
больше не мучить занавеску. Когда уже цеплялся за подоконник, там что-то
продолжало валиться с потолка. Вот уселся я в оконном проеме, комната
завалена хламом, а тот, в свою очередь, засыпан белым порошком, то ли
солью, то ли штукатуркой. Некоторые кучки даже продолжают ворочаться и
проявлять недовольство. С этого подоконника мне линять не стоит. Те, кто
возражают против моей жизни, сейчас могут быть везде: на этаже, на
лестнице, на крыше. Круто я их раззадорил своими оборонными мероприятиями.
Где-то неподалеку, аккомпанируя моим соображениям, потрескивали разряды.
Кто охотится - тот прав, он более прогрессивен. Нашелся огрызок карандаша,
пора писать: "Обнаружившему мои кости, просьба в ведро не бросать".
Электрическая песня льется все ближе и ближе, для меня исполняют, можно
сказать, по заявке. И слова там, наверное, такие: "Люди, мы любим вас. За
ум, доброту и мясо". И вдруг, заглушая треск марширующей дряни, загребли
вертолетные лопасти. Я стащил с себя шлем и замахал им, как бешеный
человек. Наверное, такой приступ заметили, потому что вертолетный гул
сместился вверх и отклоненная козырьком крыши веревочная лесенка
заболталась в полуметре от меня. То ли прыгнул, то ли рухнул, но шаткую
тропу в небо ухватил. Вертолет сразу съехал в сторону, и совершенно
правильно поступил, потому что в окошке с моего подоконника заулыбалась
крюкастая морда. Пулеметные очереди - я кайфанул от этой музыки больше,
чем от Баха-Бетховена - помешали ей ссадить меня, так сказать, с подножки.
Недовольная физиономия скрылась с видом, будто ей не дали подышать свежим
воздухом, длинно сплюнув напоследок припасенной для меня слюной.
В кабине геликоптера встретился огнедышащий Пузырев.
- Ну что, накудесил, негодяй, Рэмбо за чужой счет. Чихал я на барахло
в технопарке, понял, - он для убедительности сморкнулся в иллюминатор, по
деревенски, одной ноздрей. - А вот за вертолет будут вынимать из моей
зарплаты, а следовательно, и из твоей. Вылет-то коммерческий. Боролся бы
за свободу поскромнее. Попросил бы, мы тебе и охотничий аппарат новый
поставили б, и складную баррикаду.
- Вылет из вашего носа можете считать коммерческим. Я думал, все
бесспорно... как я ошибся, как наказан. Прошу послать меня на конференцию
по птичьим правам! - кричал бы до завтра, заряд недовольства я ого-го
какой накопил. - Вы же видели Мону Лизу, улыбнувшуюся из окна? Неужели
такие лица в вашем вкусе? Вас что, в детстве по Эрмитажу не водили?
- Ты только сегодня морду увидел, а я всю жизнь их наблюдаю. Даже
когда в зеркало смотрюсь.