"Александр Тюрин. Вологда-1612 (Повесть) " - читать интересную книгу автора

кровью, из расквашенных носов летели красные сопли. Некоторые уже
изувечились и не могли встать.
Пара ногайских всадников тянула целую дюжину полонянников, связаннных
пенькой попарно. Из седельной сумки степняка выглядывало зареванное лицо
крохотного мальчонки. Уже не вопило дите, а только сипело надорванным
горлом. У другого ногая на пику была нанизана голова, в котором Максим
признал знакомого дьяка.
Максим видел над архиерейским двором дым, и языки пламени, сжирающие
высокую трапезную, стоящую на подклетях, но Софийского собора пожар не
коснулся, хоть и почернели его пять глав от городской копоти. Привести туда
детей и уйти из города на север. В храме детей не тронут, туда даже агаряне
ногайские не полезут...
Но, когда Максим вышел на соборную площадь, то увидел, что на длинной
веревке, привязанной к языку большого колокола, висит удавленный звонарь, а
двери Софии сорваны и брошены на ступени крыльца. К дверям тем пригвожден
почивший в муках игумен, а внутри царит мерзость грабежа и ходят кони.
Из храма выехал иноземный всадник, его бравый жеребец ловко переступил
через тело игумена..

- 3.
Всадник наставил на Максима палец и, сказав "The game is over",
неспешно проехал мимо. Сзади к его поясу приторочено было несколько кусков
кожи, снятых с головы человеческой вкупе с волосами. Русые были волосы
длинные и образовывали будто хвост.
Не будь здесь вашей стаи, я бы тебя этими волосами бы и накормил,
подумал Максим.
Следующей из храма выехала светловолосая девица, грубовато
нарумяненная, в платье женском, однако сидящая в седле по-мужски, отчего
видны были не только голенища её коротких сапожек, но и круглые коленки в
шелковых чулках. На шее у нее висело ожерелье. Не перлы нанизала барышня на
нитку, не бусинки, а уши человеческие.
- Чего буркала выкатил? - сказала она Максиму, выговаривая по ляшски
лишь букву "л", и поехала вслед за иноземцем, сильно ерзая задом по седлу.
- Подушку под жопу положи, а то натрешь, синей будет, - не слишком
громко сказал Иеремия и тут же получил подзатыльник от Максима.
Девица остановила коня и обернулась.
- Ах, да, прости, что нелюбезной была с тобой. Ты же к обедне явился,
добрый прихожанин. - Она показала нагайкой на детей. - А не продашь ли ты
мне их? Э, чего молчишь, человече? Не по чину к тебе обращаюсь? Или язык в
задницу спрятал?
- Ежели ты и про это ведаешь, то сама его доставай. Мне как,
повернуться?
- Не шляхетское это дело в афедроне <греч. задний проход> ковыряться, -
продолжила девица. - Так что насчет деток? Я то пенязей<литовские деньги> не
пожалею, но и ты не долго торгуйся. Ты ж из куреня атамана Мазуна, а этот
военачальник прославлен лишь жадностью своей; ребят у тебя точно отнимет.
- Не продавай нас, дядя Максим. Глянь-ка на ее ожерелье, это ж
баба-яга, только еще в девках, - мальчик шептал, держась за свои уши, как
будто их могло сдуть даже ветром.
- Я чужим добром не торгую, - сказал Максим. - Станешь моей,