"Юлиан Тувим. Ироническая проза" - читать интересную книгу автора

сон", где бы ни появлялось "вновь", там без "снов" ни шагу, если уж "весны",
то и "сны", и уж конечно: "Помнишь, ах! В сладких снах". Простенько и
замечательно также словечка "крас" (родительный падеж множественного числа
от существительного "краса"): "Вы мне милей всех крас, пойдемте в лес
тотчас, там ждет блаженство нас!" либо: "А я тут жду как раз с томленьем
ваших крас!" Этого слова в переводах оперетт я, признаться, не употребляю
никогда (клянусь всем святым!), но что касается "снов" и "мечт" - случается:
"Узнай же ты мои мечты!" - дивно, не правда ли?
О современной опретточной музыке я уж не пишу. Однако уверен, что в
настоящем музыканте она вызывает такое же омерзение, как либретто - в поэте.
В ней безраздельно царит венско-берлинская дешевка; попадается, правда,
красивый "Weiner Walzer" либо шлягер а-ля знаменитый "Юзик" из "Мадам
Помпадур", но в общем - австрийская слащавость, немецкая "Gemutlichkeit" и
международная шиммистость берут верх.
Дурацкое это зрелище, нищету коего подчеркивают все более роскошные
наряды и все более ординарнейшие "вставки", должно решительно уступить место
музыкальной комедии - без хоров, графов, "красоток", шампанского, без
ослепительных туалетов примадонны (50 % сметы и успеха), без
наддунайско-черногорского фольклора и берлинских кретинизмов (типа:
"Schatzi, zeig mir dein Fratzi" или что-нибудь вроде). Дебелую эту докучную
немчуру, эту расфуфыренную фрау Раффке театрального искусства самое время
препроводить в паноптикум.
1924 г.

ЧУДО С НАЛОГОВЫМ ИНСПЕКТОРОМ

Жара стояла адская. С обуглившегося неба несло, как их пекарни, сухим,
злобным жаром, словно вдохновенный гнев огня ополчился против рода
человеческого. Оазисом во всей квартире был угол, в котором стояли два
прохладных кожаных кресла, низкий столик, а на нем - вода со льдом и
лимонным соком. Я бессильно, как в нирване, дремал, погруженный в грезу о
буре и дожде, о грозе и потопе. И вот взъяренное от зноя небо начало
хмуриться, синеть, лиловеть, что-то заворчало, что-то загромыхало, и под
изможденным от зноя небосводом потянуло первым после нескольких недель
предвестьем грозы. Я облегченно вздохнул. В ту же минуту у дверей кто-то
позвонил. Я поднялся с кресла, счастливый, легкий, полный радостного
ожидания недалекого ливня, и отворил. Вошел какой-то пожилой человек -
красный, вспотевший, сопящий - с портфелем под мышкой и с листочком бумаги в
руке. Войдя, он промолвил:
- Из финансовой инспекции.
Грохнул гром, и крупные капли понемногу, пока еще нерешительно, начали
барабанить в стекла. Какое счастье! Дождь!
- Пожалуйста, уважаемый! Разрешите! Какая жарища! Вы просто еле дышите.
Но, слава богу, наконец-то дождь. Пожалте направо.
Пунцовый, с трудом переводящий дыхание, истекающий потом налоговый
инспектор сперва огляделся. Затем он сказал:
- Я принес исполнительный лист... Вы до сих пор не заплатили
подоходного нало...
Я, как можно вежливей, прервал его:
- Прежде всего, сделайте одолжение, сядьте и отдышитесь. Выпейте,