"Александр Твардовский. Из утраченных записей " - читать интересную книгу автора

победителей, - если б хоть это они понимали. Но похоже, что они ничего не
понимают, кроме того, что они несчастные, согнанные со своих мест,
бесправные люди завоеванной страны, люди, которым мыть полы, стирать,
убирать, услуживать, а кому - не все ли равно: тому, чья сила.

* * *

Вдруг вспомнилось, не то привиделось во сне, но с утра живу под
впечатлением того, как ходил когда-то на станцию Пересна за книжками в
волостную библиотеку. По возрасту - мальчик-полуюноша, время года -
предсенокосное, относительно свободное от работ по хозяйству. Зеленая рожь,
прохладный ток стежки под босой ногой, ощущение свежей рубашки на теле,
здоровья, свежести во всем мире. И надо же было вспомнить все это здесь, в
поломанном войной городишке Восточной Пруссии!
Рядом с этим вспомнил уже сам, сознательно, как с братом Костей ездил в
ту же Пересну на мельницу впервые. Таскали мешки к весам, ночевали в
ожидании своей очереди, ели холодную баранину. Не знаю, как брат, по я был
полон необычного и радостного чувства взрослости и связи с выполнением
такого хозяйственного, серьезного дела, не замечая, что уже в том, что нас
двое помольщиков с одним возом, есть что-то детское.
Там-то я слушал слепого Сашку, что пел по старой памяти про царицу и
Распутина, припевая после каждого разоблачительно-непристойного куплета:
Это правда, это правда, Это правда все была...
Потом, вспоминая, дошел до возвращения домой, где никто особенно не
приветствовал нас и не дивился - все так, как и надо. И покамест я
рассказывал дома про мельницу, про большой завоз, очередь и немалые
трудности помола, брат по-будничному отпрягал коня и занимался на дворе всем
другим, что положено.

Кенигсберг

Дощечки с надписями: "Проезда нет" и "Дорога обстреливается" - еще не
убраны, а только отвалены в сторону.
Но очевидным опровержением этих надписей, еще вчера имевших полную
силу, уже стала сама дорога. Тесно забитая машинами, подводами, встречными
колоннами пленных немцев и возвращающихся из немецкой неволи людей, она
дышит густой, сухой пылью от необычного для нее движения.
Липовые аллеи, прореженные и иссеченные артиллерией, всевозможное
полузаваленное и вовсе заваленное траншейное рытье, воронки, нагромождения
развалин - привычная картина ближних подступов к рубежам, за которые
противник держался с особым упорством.
И на повороте свежая, не тронутая еще ни одним дождем, не обветренная
дощечка указателя: "В город".
В город-крепость, в главный город Восточной Пруссии, в ее столицу -
Кенигсберг.
Давно уже не в новинку эти стандартно-щеголеватые домики предместий,
старинные и новейшей архитектуры здания немецких городов, потрясенные тяжкой
стопой войны.
Но Кенигсберг прежде всего большой город. Многое из того, что на въезде
могло сразу броситься в глаза - башни, шпили, заводские трубы, многоэтажные