"Марк Твен. Три тысячи лет среди микробов" - читать интересную книгу автора

Нам и в голову не приходило, что мы творим историю! Мог ли я предвидеть, что
о нашей скромной пирушке сложат песню, что она навеки сохранится в предании,
что о ней напишут в школьном учебнике и в беспристрастной хронике! Мог ли я
предвидеть, что случайно брошенные мною слова народ сохранит, как сокровище,
и будет благоговейно повторять их до тех пор, пока последний микроб, упав
замертво, не приложится к народу своему. Пожалуй, самой удачной частью моей
речи на этой пирушке было заключение. Отдавая дань восхищения истинным
аристократам науки и ее энтузиастам, я сказал:
- Джентльмены, в своем труде... в своем труде... Ладно, это я проверю в
каком-нибудь издании Всемирной истории. А, впрочем, вспомним! Джентльмены, в
научной лаборатории нет места ни надутым титулованным особам, ни
новоиспеченной знати. Наука - республика, и все ее граждане - равноправные
братья, ее принцы Монако, ее "каменщики" Кромарти{12}, равнодушные к
рукотворным наградам и прочей мишуре, все, как один, на высочайшем уровне!
Разумеется, мои приятели не поняли, на что я ссылался, а я не стал
утруждать себя объяснениями, но все равно - концовка прозвучала великолепно.
Мое красноречие привело их в восторг. Дар слова - вот главное, а отнюдь не
содержание речи. Б.б.Б.


Я не тосковал по утраченной Америке. Я был счастлив среди друзей,
поклонников, помощников.
В те дни, с какой стороны ни посмотри, я был устроен в жизни на зависть
хорошо. Жил в сельской местности, в сонной деревушке неподалеку от столицы;
соседями моими были бесхитростные крестьяне, чьи странные обычаи и еще более
странный говор я с удовольствием изучал. В самой деревушке и в ее
окрестностях жили миллиарды крестьян, но казалось, что их не так уж много и
живут они очень разбросанно, потому что у микробов миллиард - сущая чепуха.
Места здесь были чрезвычайно красивые, климат здоровый; куда ни глянь -
перед тобой уходящие вдаль и скрывающиеся в дымке зеленые луга, пересеченные
прозрачными реками, сады и леса, наполненные звоном птичьих голосов; они
простираются до самых уступов величественных гор, чьи суровые очертания
изломанной линией вырисовываются на горизонте, - ясная, умиротворяющая
панорама, всегда безоблачная и светлая, ибо на планете Блитцовского не
бывает ночи. То, что для человеческого глаза - кромешная тьма, для микроба -
полдень, волшебный, нежный, великолепный полдень. Миссия микроба сурова и
безотлагательна, он редко спит, пока с годами его не одолеет усталость.
А какой видится здешняя неприступная скала человеку? Для него она
меньше бородавки. А здешние прозрачные сверкающие реки? Нити паутины,
крошечные капилляры, которые можно рассмотреть только под микроскопом. А
здешнее бездонное беспредельное небо - обитель грез? Для подслеповатых
человеческих глаз оно просто не существует. Для моего острого совершенного
зрения весь этот необъятный простор полон жизни и энергичного движения,
непрерывного движения. Ведь я вижу не только молекулы, составляющие все
вокруг, но и атомы, составляющие молекулы, а человеческий глаз не различает
их даже при помощи самого сильного микроскопа. Для человека атомы существуют
лишь теоретически, он не может проверить факт их существования опытом. Но
поразительный аппарат - человеческий мозг - измерил невидимую молекулу,
измерил точно, подсчитал многочисленные составляющие ее электроны и
подсчитал их правильно, не видя ни единого, - непостижимый успех!