"Марк Твен. Диковинный сон" - читать интересную книгу автора

волшебно и упоительно. У меня было прекрасное общество. Все мертвецы,
поселившиеся по соседству, принадлежали к лучшим семействам города. Потомки
были о нас очень высокого мнения. Они поддерживали могилы в безукоризненном
состоянии, вовремя чинили кладбищенский забор, следили за тем, чтобы
памятники не кренились, очищали от ржавчины ограды, подстригали розы и
декоративный кустарник, предохраняли его от вредителей, посыпали гравием
дорожки.
Все это в прошлом. Потомки позабывали о нас. Мой внук живет в роскошном
доме, построенном на деньги, добытые вот этими мозолистыми руками, а я сплю
в заброшенной могиле, и паразиты гложут мой саван, да еще устраивают в нем
свои гнезда. Я и мои друзья заложили основы процветания этого города, а
спесивые потомки бросили нас догнивать на кладбище, которое клянут люди,
живущие по соседству, над которым глумятся приезжие. Вот она разница между
былыми временами и нынешними. Все могилы осели, надгробья сгнили или
разрушились, ограды накренились, поломались, отдельные прутья торчат,
памятники наклонились, будто от усталости. Порядка и в помине нет - ни роз,
ни кустарника, ни посыпанных гравием дорожек. Даже облупившийся старый
забор, якобы оберегавший от приблудного скота и равнодушных прохожих,
топчущих могилы, совсем покосился и нависает над тротуаром, выставляя
напоказ унылый вечный покой. И даже друг лес не может скрыть нашу нищету,
потому что город простер зловещую руку и затащил его в свою черту; от
прежнего лесного рая осталась лишь кучка жалких деревьев, безмерно
утомленных городской жизнью. Они стоят, упершись корнями в наши гробы,
вглядываясь в туманную даль, и мечтают туда перебраться.
Теперь вы понимаете, каково нам. В то время как потомки роскошествуют
на наши деньги в городе, окружившем кладбище со всех сторон, мы вынуждены
напрягать все силы, чтобы не рассыпаться на части. Господи, да на этом
кладбище нет ни одной могилы, которая не протекала бы, - ни одной. Каждую
ночь в дождь мы выбираемся наружу и рассаживаемся по деревьям, а порой
посреди ночи разбудит ледяная вода, ручейком стекающая по затылку. Тут уж,
доложу вам, такое начинается! Вспучиваются старые могилы, валятся памятники,
опрометью мчатся к деревьям скелеты. Доведись вам пройти мимо кладбища такой
ночкой, вы б увидели пятнадцать скелетов на одном суку; ветер гуляет меж
ребер, играет костями, как погремушкой. Сколько раз, просидев на суку
три-четыре нескончаемых часа, мы слезали с дерева промокшие, окоченевшие,
продрогшие до мозга костей и одалживали друг другу черепа, чтоб вычерпать
воду из могилы. Вот я откину голову назад, а вы загляните мне в рот. Видите
- череп сверху наполовину заполнен присохшим песком. Порой чувствуешь себя
так глупо от ощущения тяжести в голове.
Да, сэр, побывай вы здесь перед рассветом, вы бы застали нас за
вычерпыванием воды из могил и развешиванием саванов на заборе. Как-то под
утро у меня стянули мой элегантный саван. Я думаю, это дело рук некоего
Смита - плебея из того уголка, где хоронят простонародье. Когда он здесь
появился, на нем кроме ковбойки ничего не было, а на последнем рауте,
состоявшемся на новом кладбище, он был самый нарядный покойник из всей
компании. И что примечательно, только он меня заметил, его как ветром сдуло,
а одна пожилая дама тут же хватилась, что у нее пропал гроб. Она обычно
всюду таскала его за собой: боялась схватить простуду и получить осложнение
от холода - спазматический ревматизм, он-то и свел ее в могилу. Я говорю о
Хотчкисс, Анне Матильде Хотчкисс, может, вы ее знаете? Высокая, довольно