"Марк Твен. Правдивая история, записанная слово в слово, как я ее слышал" - читать интересную книгу автора

чтоб всякая дрянь надо мной издевалась? Я из тех цыплят, что от Старой Синей
Наседки, - вот кто я такая!" - и унесла ребенка на кухню и сама сделала
перевязку. Я тоже повторяю это присловье, когда сержусь.
Ну вот, как-то раз говорит моя старая мисси: я, мол, разорилась и
продаю всех своих негров. Как услыхала я, что она повезет всех нас в Ричмонд
на аукцион, я - господи боже ты мой! - я сразу поняла, чем это пахнет.
Одушевляясь рассказом, тетка Рэчел поднималась все выше и теперь стояла
перед нами во весь рост - черный силуэт на звездном небе.
- Нас заковали в цепи и поставили на высокий помост - вот как эта
веранда, - двадцать футов высотой; и народ толпился кругом. Много народу
толпилось. Они подходили к нам, и осматривали нас, и щупали нам руки, и
заставляли нас вставать и ходить, и говорили: "Этот слишком старый", или:
"Этот слабоват", или: "Этому грош цена". И продали моего старика и увели
его, а потом стали продавать моих детей и уводить их, а я давай плакать; а
мужчина и говорит мне: "Замолчишь ты, проклятая плакса?!" - и ткнул мне в
зубы кулаком. А когда увели всех, кроме маленького Генри, я схватила его,
прижала к груди и говорю: "Вы, говорю, не уведете его, я, говорю, убью
всякого, кто притронется к нему". Но Генри прижался ко мне и шепчет: "Я
убегу и буду работать - и выкуплю тебя на волю". О, милый мой мальчик, он
всегда был такой добрый! Но они увели его... они увели его, эти люди, а я
билась, и рвала на них одежду, и колотила их своими цепями; и они меня
колотили, но я уже и не чувствовала побоев.
Да так и увели моего старика и всех моих деток - всех семерых, - и
шестерых я с тех пор не видала больше; и исполнилось этому двадцать два года
на пасху. Тот человек, который купил меня, был из Ньюберна и увез меня туда.
Ну вот, время шло да шло, и началась война. Мой хозяин был полковник Южной
армии, а я у него в доме была кухаркой. Когда войска северян взяли город,
южане убежали и оставили меня с другими неграми в огромном доме совсем
одних. Заняли его северные офицеры и спрашивают меня - согласна ли я для них
стряпать. "Господь с вами, говорю, а для чего же я здесь?"
Они были не какие-нибудь - важные были офицеры! А уж как гоняли своих
солдат! Генерал велел мне распоряжаться на кухне и сказал: "Если кто
вздумает к вам приставать, гоните его без разговоров; не бойтесь, говорит,
вы теперь среди друзей".
Ну вот, я и думаю: если, думаю, моему Генри удалось бежать, так,
наверно, он ушел на Север. И вот как-то раз, когда собрались офицеры, вошла
я к ним в гостиную, и вежливо присела, и рассказала им о моем Генри, а они
слушали меня все равно как белую. Я и говорю: "А пришла я вот зачем: если он
убежал на Север, откуда вы пришли, то, может, вам случилось встретить его, и
вы скажете мне, где он теперь и как его найти. Он был очень маленький, у
него шрам на левой руке и на лбу". Лица у них стали грустные, а генерал
говорит мне: "Давно ли вы с ним расстались?" А я говорю: "Тринадцать лет".
Тогда генерал говорит: "Значит, он теперь уже не ребенок, он взрослый
человек".
А мне это и в голову не приходило раньше. Для меня-то он все был
маленький мальчуган; я и не думала, что он вырос и стал большой. Но тут я
все поняла. Ни один из этих господ не встречался с ним, и они ничего не
могли мне сказать о нем. Но все это время мой Генри был в бегах, на Севере,
и сделался цирюльником, и зарабатывал деньги, только я ничего этого не
знала. А когда пришла война, он и говорит: "Полно мне, говорит,