"Марк Твен. Правдивая история, записанная слово в слово, как я ее слышал" - читать интересную книгу автора

цирюльничать, попробую отыскать мою старуху мать, если она еще жива". Продал
он свою цирюльню, нанялся в услужение к полковнику и пошел на войну; всюду
побывал - все искал свою старуху мать, нанимался то к одному офицеру, то к
другому: весь Юг, мол, обойду. А я-то ничего не знала. Да и как мне было
знать?
Ну вот, как-то вечером у нас был большой солдатский бал; солдаты в
Ньюберне всегда задавали балы, и сколько раз устраивали их в моей кухне, -
просторная была кухня. Мне это, понимаете, не очень-то нравилось: я служила
у офицеров, и мне было досадно, что простые солдаты выплясывают у меня на
кухне. Ну да я с ними не церемонилась, и если, бывало, рассердят меня, живо
выпроваживала вон из кухни.
Как-то вечером, было это в пятницу, явился целый взвод солдат черного
полка, карауливших дом, - в доме-то был главный штаб, понимаете? - и тут-то
у меня желчь расходилась! Страсть! Такое зло разобрало! Чувствую, так меня и
подмывает, так и подмывает - и только и жду, чтоб они меня раззадорили
чем-нибудь. А они-то танцуют, они-то выплясывают! Просто дым коромыслом! А
меня так и подмывает, так и подмывает! Немного погодя приходит нарядный
молодой негр с какой-то желтой барышней и давай вертеться, вертеться -
голова кружится, глядя на них; поравнялись они со мной и давай переступать с
ноги на ногу, и покачиваться, и подсмеиваться над моим красным тюрбаном. Я
на них и окрысилась: "Пошли прочь, говорю, шваль!" И вдруг у молодого
человека лицо разом изменилось, но только на секунду, а потом он опять начал
подсмеиваться, как раньше. Тут вошли несколько негров, которые играли музыку
в том же полку и всегда важничали. А в ту ночь уж и вовсе разважничались. Я
на них цыкнула. Они засмеялись, это меня раззадорило; другие тоже стали
хохотать - и я взбеленилась! Глаза мои так и загорелись! Я выпрямилась - вот
этак, чуть не до потолка, - подбоченилась да и говорю: "Вот что, говорю,
негры, разве я в хлеву родилась, чтобы всякая дрянь надо мной издевалась? Я
из тех цыплят, что от Старой Синей Наседки, - вот кто я такая!" И вижу,
молодой человек уставился на меня, а потом на потолок - будто забыл что-то и
не может вспомнить. Я, значит, наступаю на негров - вот так, как генерал
какой; а они пятятся передо мной - и в дверь. И слышу я, молодой человек
говорит, уходя, другому негру: "Джим, говорит, сходи-ка ты к капитану и
скажи, что я буду в восемь часов утра; у меня, говорит, есть кой-что на уме,
и я не буду спать эту ночь. Ты уходи к себе, - говорит, - и не беспокойся
обо мне".
А был час ночи. В семь я уже вставала и готовила офицерам завтрак. Я
нагнулась над печкой - вот так, пускай ваша нога будет печка, - отворила ее,
толкнула дверцу - вот как сейчас толкаю вашу ногу, и только было достала
противень с горячими булочками и подняла ее, глядь - какое-то черное лицо
просунулось из-под моей руки и заглядывает мне в глаза - вот как теперь на
вас гляжу; и тут я остановилась да так и замерла, гляжу, и гляжу, и гляжу, а
противень начал дрожать, - и вдруг... я узнала! Противень полетел на пол,
схватила я его левую руку и завернула рукав - вот как вам заворачиваю, - а
потом откинула назад его волосы - вот так, и говорю: "Если ты не мой Генри,
откуда же у тебя этот шрам на руке и этот рубец на лбу? Благодарение господу
богу на небесах, я нашла моего ребенка!"
О нет, мисту Клеменс, я не испытала в жизни горя. Но и радости тоже.