"Юрий Тынянов. Пушкин. Юность. Часть 3." - читать интересную книгу автора

познакомились с гвардейцами - в Царском Селе жили молодые гвардейцы. Они
стали понимать, сказал Кюхля, что без знаний человек подобен скоту. Они
живут здесь артелью, и главный у них - Бурцев. Кюхля сказал напрямки, что
считает его мудрецом. Бурцева Александр вспомнил: он однажды видел его,
когда был у гусаров. Бурцев был суховат, вежлив, говорил почти только с
Чаадаевым и быстро удалился, когда начались гусарские песни. Он был
штабной. Гусары не любили штабных. Когда он ушел, кто-то сказал о нем:
сухарь.
Кюхля под строгим секретом рассказал, что Бурцов - друг Куницына и
Куницын читает ему за чаем лекции обо всех политических системах и об
Адаме Смите. Александр был удивлен, что гвардеец сделался почти лицейским.
Это было ново.
Кюхля сказал ему, понизив голос, что ни у кого из них сомнений более
не остается: Аракчеев и Голицын нарушили общественный договор;
общественному договору изменили; рабство не отменено до сих пор, и это
после побед двенадцатого года. Ждут год, ждут
другой - а теперь, если к концу года не отменят, - значит, произошел
какой-то обман. Впрочем, человечество непрерывно совершенствуется. Все
свидетельствует об этом. Однако со своей стороны аристокрация всюду
похищает власть в своих видах - отсюда зло, и это совершенно несомненно
доказано Бурцевым. Вальховский тоже может подтвердить. Не надо падать
духом и быть равнодушным; пока это главное; человек в противном случае
поглощается толпою, то есть придворными. Светские успехи - отрава. Кюхля
еще много говорил.
Как он сказал {пока}!
Александр молчал. Так вот оно!
Его друзья были более посвящены во все, чем он. Он потерял столько
времени! Он крепился и боялся, что слезы у него брызнут. Каково! Они
таились от него, как от недоросля, или как от дитяти, или как от
пропащего, отчаянного шалуна. Так вот, недаром же у арзамасцев красный
колпак! Недаром дядю принимали в красном колпаке! Это колпак якобинский.
Оставалось немного меньше года торчать в этом лицее - и он в первый же
день напялит красный колпак. Он - арзамасец! И потом у него есть Чаадаев,
у которого в одном мизинце больше знаний, чем у всех его друзей, умников,
педантов. Но Дельвиг, Дельвиг каков! Таится от него! Он плакал, сам себе в
этом не сознаваясь. Сегодня же вечером он будет у гусаров - пора
условиться с Чаадаевым, который хочет с ним говорить наедине. Он
подозревал: молчание двора - измена! Прогулки кесаря - измена! Не
общественному договору, который был заключен слишком давно и, впрочем,
неизвестно кем, а тому молчаливому договору, что был в двенадцатом году.
Он бросил, ни слова не говоря, Кюхлю и пошел к выходу. Через полчаса
директор Энгельгардт удалится к себе, а вечером он пойдет к гусарам. Ждать
вечера слишком долго. Сколько времени потеряно! Он завтра же, сегодня же
объяснится с Чаадаевым. А почему бы не сейчас?
И так он наткнулся на директора.
Директор шел за ним.
На лице его была блаженная улыбка, и голова закинута. Он был доволен.
Тихим голосом, подняв брови, он сказал Александру, чтобы тот бросил все
занятия и лекции на сегодня (как будто он ими был занят!) и шел тотчас к
Карамзиным: приехал Нелединский-