"Юрий Тынянов. Пушкин и его современники" - читать интересную книгу автора

лицейской лирики Пушкина, подчеркивая, что "Пушкин никогда не отказывался от
лицейских стихов". Переработка их в 1825 г. полна глубокого стилистического
интереса. "...Пушкин считал лицейские стихи не подготовительной черновой
работой отроческих лет, а вполне определенным этапом своей поэзии".
Лицейская лирика Пушкина "неразрывно связана с периферией литературного
течения, называемого "карамзинским". Трудно согласиться с Ю. Н. Тыняновым в
его оценке и интерпретации пушкинской лирики послелицейского периода как
непосредственного поэтико-реалистического и поэтически точного
воспроизведения "конкретных жизненных обстоятельств". Тут он разделял широко
распространенный и теперь предрассудок, что Пушкин был в искусстве реалистом
почти от самого рождения. Впрочем, к понятию реализма здесь подмешивался
далекий от него признак автобиографичности. Это смешанное антипоэтическое, а
отчасти и антиисторическое представление и сейчас владеет сознанием многих
из читателей и толкователей пушкинской поэзии. Но и здесь основное обобщение
Ю. Н. Тынянова не потеряло цены и до сих пор: "Элегии, наряду с посланиями,
явились у Пушкина жанром, уже не противоречащим большим задачам и большим
жанрам литературы, эпосу и драме, как то было в поэзии непосредственно
предшествовавшего периода, когда элегии с изображениями общих чувств и
условных героинь превратились в мелочной жанр, жанр мелочей. Напротив,
лирика стала у Пушкина как бы средством овладения действительностью в ее
конкретных чертах и первым, главным путем к эпосу и драме" (см. "Безыменная
любовь").
Тынянов поднимает важную для раннего течения пушкинской поэтики
проблему "литературной личности" (я бы сказал: "образа автора").
"Противоречивость лексических рядов", "эклектическая маскировка предметов",
словесные излишества - характерные черты этой стилизаторской лирики. Кризис
этого стиля и выход из него относятся к 1817-1818 гг. Выступают новые черты
лирического героя и образа автора ("потомок негров безобразный", а затем
"высокий поэт", ср. "Поэт и чернь" и др.). Изложение сжимается, выдвигается
принцип "недоговоренности". "Слово стало заменять у Пушкина своей
ассоциативною силою развитое и длинное описание". Быстрая смена лексических
рядов, внутренне объединенных, но относящихся к разным планам, ложится в
основу композиции лирического произведения. "Это отношение к слову как к
лексическому тону, влекущему за собой целый ряд ассоциаций, дает возможность
передавать "эпохи" и "века" вне развитых описаний, одним семантическим
колоритом" (ср. послание "К вельможе"). На этом фоне все сильнее
обозначается прием "семантической двупланности". "Семантика Пушкина -
двупланна, "свободна" от одного предметного значения и поэтому
противоречивое осмысление его произведений происходит так интенсивно".
Расширяется круг "больших форм": от лирики к эпосу, от эпоса к стиховой
драме. Уже в "Руслане и Людмиле" Пушкин принимает жанр сказки, но делает ее
эпосом, большой эпической формой. Авторское лицо здесь то появляется, то
исчезает. Создается синкретическая комбинированная форма (тут и послание, и
элегия, и вставные романсы, и т. д.). Автор - то эпический рассказчик, то
иронический болтун, сам забывающий, о чем идет речь (Песнь V, "Да, впрочем,
дело не о том", "Но полно, я болтаю вздор"). Переход из одного тона в другой
требовал нового стиля. Это была жанровая революция. В результате образования
комбинированного жанра "Руслана и Людмилы" была нащупана новая эпическая
пружина большой мощности. Авторские отступления приобретали уже не
статическое, а энергетическое значение: переключение, перенесение из одного