"Марина Юденич. Ящик Пандоры" - читать интересную книгу автора

лишь благодаря пожертвованиям некогда близких друзей. Квартирку она просто
не замечала, а с Вандой обращалась так, словно вместо нее вокруг по-прежнему
сновал целый штат вышколенной прислуги. И семнадцатилетней шляхтянке
пришлось научиться исполнять одновременно все эти роли: истопника и
трубочиста, посудомойки, прачки, белошвейки, сапожника, латающего подметки
некогда изящных ботиночек молодой леди, от которых теперь почти ничего не
осталось. Разумеется, в Лондоне было огромное количество людей, которые с
удовольствием и совсем за небольшое вознаграждение выполнили бы эту работу
намного лучше Ванды, но всем этим добрым и славным людям надо было платить,
а денег не было вовсе. Пред светлые очи грозной леди Ванда представала в
образе портнихи и горничной, повара и лакея, садовника и даже журналиста
светской хроники, когда, развернув наугад любую из попавшихся под руку
газет, она вдохновенно фантазировала, на ходу сочиняя бойкие заметки.
Впрочем, и это было еще не все: окрестные лавочники очень скоро узнали
Ванду и, заметив издалека ее хрупкую фигурку, спешили скрыться за своими
широкими прилавками. Даже им, циничным любителям пива и жирного йоркширского
пудинга, нелегко было отказывать ей, говорящей тихо, с легким приятным
акцентом и такой разрывающей душу мольбой в голосе и огромных светлых
глазах, что сердца лавочников сжимались от острой жалости к этой польской
девчушке, вконец замученной сумасшедшей леди. Тогда на прилавок сочно
шлепалась тонкая баранья отбивная, или несколько ребрышек, или самая что ни
на есть тощая куриная ножка, или несколько картофелин, фасолин, или
пара-тройка яиц, а порой - и полфунта кофе. Словом, иногда Ванде везло и
лавочники не успевали или не хотели прятаться за широкие прилавки.
Но самым тяжелым испытанием для Ванды оказался Анри. Пес был уже очень
стар, а Ванда с детства отличалась патологической брезгливостью. Однако
главное все же было не в этом. Воспитанная в строгости истинно
викторианской, Ванда никогда не посмела бы манкировать своими обязанностями
и по отношению к грязному, капризному животному, которое принимало пищу
только после того, как ее разжует человек, и будучи от природы
добросердечной и милосердной девушкой, не смогла бы ни словом, ни жестом
обидеть мерзкую собаку. Но Анри, несмотря на свою древность, а возможно,
именно в силу ее, был крайне наблюдателен и неглуп и имел такой же, как у
хозяйки, отвратительный характер, причем у обоих обострена и отчетливо
выражена была склонность к садизму. И если леди Бромлей могла потребовать от
Ванды немедленно убрать с ковра выпавшие из камина ярко тлеющие угли руками,
потому что каминные принадлежности, по мнению леди, в этот момент были
слишком далеко и ковер (давно утративший свой первозданный цвет и вид, со
множеством потертостей и дыр) мог пострадать, то Анри был более утончен и,
разгуливая по столу во время пятичасового чая, срыгивал только что
проглоченный кусочек сконса непременно рядом с чашкой Ванды или, того хуже,
попадал прямо ей на блюдце.
- Я давно замечаю, Анри вы не симпатичны, - немедленно комментировала
это происшествие леди Бромлей. - Ну что же вы сидите как столб! Бедный
мальчик остался без своего сконса, прожуйте ему еще кусочек немедленно...
Невозможно предположить, чем и когда закончилась бы для Ванды вся эта
жизнь, которую гораздо точнее было бы назвать кошмаром, если бы судьба не
подарила ей встречу и скорый брак с венским вельможей - богачом и
аристократом бароном Фридрихом фон Рудлоффом. Однако это была совсем другая
история.