"Марина Юденич. Ящик Пандоры" - читать интересную книгу автора

неприятностей, а то и откровенных несчастий и бед. Со стороны судьбы или
Провидения, как ни назови эту управляющую субстанцию, подобное отношение
вряд ли можно назвать благородным, ибо патология в составе той или иной
семьи есть не что иное, как их собственное деяние, но не дано нам,
смертным, - увы! - критиковать, а уж тем более противостоять воле этих самых
управляющих субстанций и уповать остается только на милость Божью.
В случае с семьей Софушки и ее деда Господь до определенного момента,
бесспорно, был милостив, ибо каждый из них - и пятилетняя девочка, и
пятидесяти- пятилетний мужчина, - оказавшись в страшной, трагической,
способной сокрушить не одну человеческую судьбу ситуации, устоял и, более
того, новел себя удивительно достойно. Николай Дмитриевич не возненавидел
мир, не отрекся от Господа, не спился, не обратился в хнычущего жалкого
попрошайку из тех, что умудряются превратить собственные несчастья и
страдания в источник материальных и нематериальных благ и становятся
профессиональными потребителями человеческой жалости и сострадания. Софушка
же в первые годы сиротства воистину совершила детский, а позже подростковый
подвиг - не избаловавшись, не приняв от деда как должное безумное,
самоотрешенное обожание со всеми сопутствующими этому факторами (для детей,
как правило, губительными): вседозволенностью, всепрощением, стремлением
любой ценой заполучить желаемое et cetera, et cetera, et cetera...
По какому-то удивительному наитию поняла: все, что без колебаний и по
первой ее просьбе, а иногда и просто намеку готов доставить ей дед, равно
как и то, что делает он для нее без всяких ее просьб и намеков, в сущности,
ею еще не заслужено, а достается как наследство родных людей, рано
покинувших эту землю и ее, Софушку, незаметную, маленькую, никому, кроме
деда, не известную, да и не нужную.

Так и жили они все отпущенные им судьбой годы в любви, заботе друг о
друге, светлой печали и тихой радости от того, что Софушка растет умной,
красивой и к тому же талантливой, но не зазнайкой, а, напротив, кроткой и
ласковой, отзывчивой к чужому горю, за что любима многими и почти не имеет
недоброжелателей. Николай Дмитриевич, кроме того, благодарил судьбу за
отменное здоровье, позволившее выдержать ее страшные удары и продолжать
работать конструктором на большом оборонном заводе, добавив к этому еще и
все домашние хлопоты. Он быстро научился стирать Софушкино бельишко,
тщательно гладить и красиво завязывать бантики, готовить детские завтраки и
рассчитывать время перед работой таким образом, чтобы выкроить полчаса и
отвести Софушку в детский сад. Попытки доброхотных соседских тетушек и
дальних родственниц, первое после трагедии время зачастивших в опустевшую
квартиру, чтобы предложить моложавому еще вдовцу свою помощь, с откровенно
далеко идущими планами, успехом не увенчались и постепенно сошли на нет. И
дело было вовсе не в том, что Николай Дмитриевич принципиально решил до
конца своих дней сохранить верность покойной супруге, - просто он боялся,
что появление в доме посторонней женщины может травмировать Софушкино
сердечко и внести разлад в ту тихую гармонию, которую они с внучкой сумели
создать в своих отношениях.
Время шло, и обыденных забот у Николая Дмитриевича становилось все
меньше: Софушка росла девочкой хозяйственной, осиротевший дом их внешне
почти не отличался от сотен нормальных, "полноценных" семейных домов,
появились даже "фирменные" блюда, которые с любовью готовила Софушка.