"Виктория Угрюмова, Олег Угрюмов. Дракон Третьего Рейха" - читать интересную книгу автора

невозмутимый Вальтер продолжал возиться с мертвой рацией, не интересуясь
лишними подробностями. Он был уверен, что главного все равно пропустить
ему не дадут.
Если сбросить со счетов зимнюю одежду, которая скрадывала фигуру
женщины, делая ее чересчур упитанной, серый платок, закрывавший лоб, а
также пыль, грязь и пот, покрывавшие ее лицо, то она явно была
привлекательной. Дитрих на глаз определил, что фрау цветет как раз
третьей, самой знойной, молодостью и вполне способна еще разбить пару
сердец. У нее были правильные, строгие черты лица, какие он совершенно не
ожидал увидеть у жительницы глухой русской деревеньки и приличествующие
скорее какой-нибудь античной богине, - прямой, тонкий нос, полные
чувственные губы и крутой изгиб бровей. Огромные пушистые ресницы
обрамляли черные бархатные глазищи, которые тревожно глядели на немецких
танкистов.
Русская поселянка явно не относилась к тому роду людей, которых страх
заставляет замкнуться в молчании. Но бег наперегонки ее все-таки утомил,
хотя и не истощил до предела, - она тяжело дышала, и в такт дыханию
вздымалась и опускалась ее пышная грудь, которую не в силах был скрыть ни
один ватник. Эта грудь невольно притягивала к себе взгляды и побуждала
фантазию к полету, что сильно отвлекало от насущных проблем.
Наконец Дитрих прервал неуместное созерцание бюста и решил уточнить
самые важные моменты, требовательно вопросив:
- Матка?! Стоит! Стреляйт буту! Стоит, кому каворью?
- Тоже мне матку нашел, сыночек песий! - вскипела женщина, но тут же
успокоилась и ангельским голоском ответила:
- Стою! Стою, милок, только не стреляй!
Она попробовала было еще выше поднять руки, но в тяжелой фуфайке это
оказалось ей не под силу, и она уронила их вдоль тела.
Дитрих решил, что с русскими главное - не ввязываться в дискуссию, а
задавать четкие и понятные вопросы. Возможно, тогда удастся что-то
выяснить. И еще нужно придать себе строгий и важный вид, а то эта
поселянка все время что-то бормочет, проявляя жуткую непочтительность к
цвету и гордости германской нации. Поэтому он быстро и довольно сердито
спросил:
- Ты кто такойт? Почьему бежат? Партизана? Нет? Не партизана?
Отвечайт бистро! Корошо! Не то я стреляйт! - Он был уверен, что произнес
весьма вразумительную и содержательную речь.
Что касается загадочной поселянки, то она одновременно предприняла
столько действий, что у немцев зарябило в глазах. Она стащила с головы
шерстяной платок, обнаружив под ним огромную толстую косу, уложенную
короной; сложила платок, развернула его и заново сложила - ну точь-в-точь
как фокусник в кабаре; встряхнула платок, накинула его на плечи,
расстегнула верхнюю пуговицу телогрейки, поймала строгий взгляд Дитриха,
нервно застегнула верхнюю пуговицу телогрейки, но зато расстегнула
среднюю...
Приблизительно в этом месте Генрих потряс головой, чтобы
сосредоточиться.
Единственное, что могло их утешить, - что и в ушах тоже зазвенело, до
того быстрая и звонкая оказалась речь у русской фрау.
- Не партизанка я, не партизанка, не стреляйте! Живу я здесь! Здешняя