"Николай Ульянов. Скрипты: Сборник статей" - читать интересную книгу автора

случилось, он идет по "потухающей кривой", есть опасение, что совсем
потухнет. Но начал он блистательно. Имею в виду его военные беженские стихи.
Они и сейчас волнуют, как десять лет назад, и не перестанут волновать. Им
суждено остаться в саду русской поэзии. Ни в Советской России, ни в России
заграничной никто не писал так о пережитом нами светопреставлении. Военные
стихи К. Симонова кажутся паточными рядом с елагинскими. Что же до
эмигрантской лиры, то ни одна струна в ней не дрогнула в ответ на небывалые
громы. Она осталась немой, оглушенной, как воробей пушечным выстрелом. Много
болтавшая об апокалипсисе, она не заметила, как небо действительно
свернулось в трубку и как вышел зверь о семи головах. Эта слепота к
величайшему посещению Божию - род греха. Сознание его ощущается в недавно
появившихся стихах Игоря Чиннова: [16]
Ты думаешь о рифмах - пустяках, Ты душу изливаешь - вкратце. Но на
двадцатый век тебе в стихах Не удается отозваться.
Этот век не по плечу нам. Тем значительнее редкие случаи проникновения
в искусство его страшного, как дрожание земной коры, гула. Подслушав его,
Иван Елагин отменил поэзию сиренево-серого вечера и первозданно-чистой души.
Его победа была, до некоторой степени, скандалом в эмиграции, потому что
означала победу школы Пастернака, Цветаевой и темнеющего за ними силуэта
Маяковского. Акмеистический птичник не мог принять нового поэта иначе, как
гадкого утенка. Но у него есть все, чтобы выплыть гордым лебедем. Если не
выплывет, то по своей вине.
Не ласково встретили и другого большого поэта Д.И. Кленовского. Правда,
исключительное его дарование отмечено было с самого начала Н.Н. Берберовой,
потом последовало признание ("он наш") со стороны Г.В. Иванова, писал о нем
и Г.П. Струве, но все это на фоне какого-то холода и безразличия. А ведь
пришел не просто талантливый, но блестящий поэт, как бы посланник погибшей
царскосельской родины русской поэзиии. Пришел настоящим мэтром. Я не знаю
его биографии, но по сведениям, мелькнувшим в печати, первый сборник его
стихов вышел еще до революции. С тех пор, до конца сороковых годов, никто о
нем не знал. Вдумайтесь в это тридцатилетнее беспросветное молчание, полное
чистейшего служения поэзии! А что Кленовский служил, писал, в этом нельзя
сомневаться, иначе чем объяснить ту совершенную законченность зрелого
мастера, артистическую тонкость и умудренность, с которыми он предстал перед
нами? Правы те немногие голоса, что называют его Баратынским нашего времени.
Он - гордость новой эмиграции. После смерти Георгия Иванова, я не знаю
здесь, за границей, более крупного поэта.
Лидия Алексеева - одна из самых трогательных женщин-стихотворцев. Ее
чеканный, без единого лишнего и фальшивого слова, стих поражает мастерством.
Он очень прост, скуп, сдержан, и эта простота, конечно, дорогая, но она не
подчеркнутая, не кокетливая, как бывает у умудренных теорией поэтов. [17]
Чувствуется, что Алексеева много училась ей у королевы русских поэтесс -
Анны Ахматовой, и вполне достойна быть в числе первых фрейлин ее свиты. Но
как непохожа она своим поэтическим обликом на грешную, страдающую от любви
Ахматову, с ее жадной тюркской кровью! Лидия Алексеева - старинный русский
образ, над появлением которого стоит задуматься. Наши женщины либо любят
себя, как Бога, и жаждут того, "чего нет на свете", либо, надевши кепку и
сапоги, идут в женотдел и призывают соотечественниц пересесть с трактора на
танк и "бить врага малой кровью на его собственной территории". Либо в
сквернах советского быта, в скитаниях эмиграции составляют неисчислимую