"Людмила Улицкая. Путешествие в седьмую сторону света" - читать интересную книгу автора

Первые несколько дней, пока Елена не умирала, но и не вполне была
жива, Павел Алексеевич заглядывал к ней в закуток палаты, отгороженный
ширмой, и сам делал уколы пенициллина, предназначенного для раненых бойцов
и дважды у них украденного. Она не приходила в сознание. Там, где она
находилась, были говорящие полулюди-полурастения и был какой-то сюжет, в
котором она участвовала чуть ли не главной героиней. Заботливо разложенная
на огромном белом полотне, она и сама чувствовала себя отчасти этим
полотном, и легкие руки что-то делали, как будто вышивали на ней, во
всяком случае, она чувствовала покалывание мельчайших иголочек, и
покалывание это было скорее приятным.
Кроме этих заботливых вышивальщиков, были и другие, враждебные,
кажется, немцы, и даже, может быть, в форме гестапо, и они хотели не
просто ее смерти, а даже большего, худшего, чем смерть. При этом что-то
подсказывало Елене, что все это несколько призрачно, полуобман, и скоро
кто-то придет и откроет ей настоящую правду. И вообще она догадывалась,
что все с ней происходящее имеет отношение к ее жизни и смерти, но за этим
стоит нечто гораздо более важное, и связано это с готовящимся открытием
окончательной правды, которая важнее самой жизни.
Однажды ей послышался разговор. Мужской низкий голос обращался к
кому-то и просил биохимию. Женский, старушечий, отказывал. Биохимия
представлялась Елене большой стеклянной коробкой с цветными звенящими
трубочками, которые соотносились таинственным образом с тем горным
пейзажем, в котором все происходило...
Потом и пейзаж, и цветные трубочки, и нереальные существа разом
исчезли, и она почувствовала, что ее постукивают по запястью. Она открыла
глаза. Свет был таким грубым и жестким, что она зажмурилась. Человек, лицо
которого показалось ей знакомым, улыбнулся:
- Ну вот и хорошо, Елена Георгиевна.
Павел Алексеевич поразился: глаза ее представляли собой тот случай,
когда частное оказывалось больше целого - настолько они были больше
остального лица.
- Это вас я там видела? - спросила она Павла Алексеевича.
Голос ее был слабенький, совсем бумажный.
- Очень может быть.
- А Танечка где? - спросила она, но ответа уже не слышала, снова
поплыла среди цветных пятен и говорящих растений.
"Танечка, Танечка, Танечка", - запели голоса, и Елена успокоилась:
все было в порядке.
Через некоторое время она окончательно вернулась. Все стало на свои
места: болезнь, операция, палата. Внимательный доктор, который не дал ей
умереть.
Приходила Василиса Гавриловна, с бельмом на глазу, в низко, до самых
бровей, повязанном темном платке, приносила клюквенное питье и темное
печенье. Два раза приводила дочку.
Доктор навещал сначала по два раза на дню, потом, как ко всем,
подходил только во время утреннего обхода. Убрали ширмочку. Елена теперь,
как другие больные, начала вставать, доходила до умывальника в конце
коридора.
Три месяца продержал ее Павел Алексеевич в отделении.