"Антон Ульрих. Джек: В поисках возбуждения " - читать интересную книгу автора

В мои обязанности входило убирать постель Джорджа, чистить его одежду,
мыть и начищать сапоги, стирать белье, а также следить, чтобы у хозяина были
всегда отточены перья и в чернильнице водились невысохшие чернила. Так как
ученики не должны иметь слуг, то приспособить под выполнение грязной работы
младших было весьма остроумно.
За выполнение обязанностей боя я имел множество привилегий. Меня никто
не имел права обижать, и лишь хозяин мог наказать, исключая, правда,
преподавателей колледжа. Кроме того, я мог в дальнейшем, перейдя в старшие
классы, претендовать во вступление в члены Оксфордского клуба.
- Состоять в нашем клубе - это на всю жизнь, - как смог, объяснил мне
однажды Джордж прелести такого членства, пока я стаскивал с него сапоги. -
Только настоящий джентльмен может быть допущен в клуб.
Конечно, мне было неприятно и даже противно делать за кого-то грязную
работу, как и многим другим моим сверстникам, однако был среди нас настоящий
изгой, с которым даже самый забитый хозяином бой не захотел бы поменяться
местами. Это был тот самый мальчик, в которого Джордж бросил огрызок яблока
и с которым он строго-настрого запретил общаться, как с равным себе. Дело в
том, что отец мальчика, в прошлом галантерейщик, сделал себе состояние на
торговле, став по прихоти старого короля Георга главным поставщиком сначала
королевского двора, а затем и армии. Это были так называемые новые деньги.
Новые деньги более всего на свете желали, чтобы их единственное чадо стало
настоящим джентльменом и выросло среди старых денег, то есть училось в
Оксфорде среди потомков знатных английских фамилий. И конечно же
галантерейщику даже в голову не пришло спросить Гумбольдта, а именно так
звали несчастного, хочется ли тому терпеть ежедневные унижения и насмешки.
Мне поначалу не казалось таким уж недостойным, что рядом со мной учится
потомок торговца-лавочника, и лишь запрет сэра Джорджа Мюррея-младшего
удерживал от общения с мальчиком, ставшим к концу учебного года самым
настоящим изгоем. Но постепенно я тоже вошел во вкус и, проходя по узким
коридорам учебных корпусов и столкнувшись случайно с тем, чье имя, как мне
казалось, источало плебейский дух, не забывал толкнуть его или бросить
грубую насмешку. Это была не злость, нет, это было желание быть как все, что
свойственно всем мальчикам моего возраста. Я хотел быть членом сообщества и
радоваться, что я не изгой. Только член общества, равный другим, может,
скрывая свои истинные стремления и желания и подстраиваясь под общество,
жить спокойно, не боясь быть осмеянным. Лишь сейчас, спустя много лет, я
понимаю это.
Во время каникул за мной, как и за многими мальчиками, присылали
коляску, и кучер вез меня в родное поместье. В первый же приезд я обнаружил,
что к моему возвращению, оказывается, готовились. Едва лишь коляска выехала
из аллеи, которая вела к усадьбе, и остановилась перед широко распахнутыми
входными дверьми, как из дома один за другим чинно вышли слуги во главе с
мажордомом. Все они приветствовали своего маленького хозяина, коим я являлся
в родном доме. Подобное отношение к человеку, девять месяцев стиравшему
чужое белье, было столь приятно, что я чуть было не расплакался на крыльце.
Как потом выяснилось, на таком торжественном приеме настоял сэр Джейкоб,
который на мой вопрос, зачем это было сделано, просто сказал, что он тоже
учился в Оксфорде и тамошние порядки, несмотря на старческие мозги, еще
помнит.
Едва лишь я вышел из коляски, как в дверях показался отец. Строгий и