"Три монаха (Из японской прозы XV-XVI веков)" - читать интересную книгу автора

После этих слов в свитке был, как подобает, указан год и день, а
следом шли два пятистишия:
Только взгляну -
И льются слезы.
О, этот изукрашенный ларец!..
Ни отца, ни матушки
Нет больше у меня.
О, этот изукрашенный ларец!
В нем все, что осталось
От прекрасного лика,
От черных волос...
Как же мне теперь жить?
Едва дочитав эти стихи до конца, преподобный Мёхо заплакал, укрыв лицо
рукавом своей рясы. А уж о тех, кто заполнил храм, и говорить не
приходится: все - и высокородные и худородные, властители и подданные,
монахи и миряне, мужчины и женщины - увлажнили слезами полы своих одежд.
Были и такие, кого увиденное и услышанное побуждало сей же миг отрезать
волосы и передать их вместе с мечом преподобному Мёхо в знак готовности
принять послушание. Даже женщины остригали свои длинные волосы и
обращались помыслами к спасению. Не счесть всех тех, кто решил в тот день
отречься от мира.
Представьте себе, что творилось у меня на сердце. Я пришел сюда лишь
затем, чтобы послушать проповедь, и вот, незаметно для самого себя, снова
оказался в плену уз, которые некогда разорвал. В исступлении, знакомом
разве только воину, который, не щадя жизни, готов схватиться на поле брани
с тысячей, с десятью тысячами всадников, я со всех ног бросился прочь. Для
этого мне потребовалось куда больше решимости, чем шесть лет назад, когда
я покинул свой дом.
Долго брел я, не разбирая пути, пока наконец не присел под деревом
отдохнуть. Стал я думать, как жить дальше. Можно было бы искать
просветления
в молчаливом созерцании, однако этот путь я для себя отверг. И тогда
вспомнил я о священной горе Коя, где погрузился в нирвану Кобо-дайси, где
чтут многих будд и бодхисаттв. Лучшего места не найти, решил я, и задумал
отправиться на гору Коя, построить из хвороста шалаш вблизи главного
святилища и предаться там умерщвлению плоти.
Поселившись здесь, я отринул все прочие помыслы, забыл себя, забыл людей,
забыл дом и близких. Днем и ночью я только и знал, что в одиночестве
читать молитвы. До нынешнего дня я ни разу за многие месяцы ни с кем не
перемолвился словом.
Минувшей весной в этих краях побывал один человек из Кавати. От него
кто-то из здешней братии узнал, будто Кусуноки, прослышав о судьбе моих
детей, сжалился над ними, взял моего шестилетнего сына под свою опеку и
назначил наследником поместья Синодзаки. А дочь, если верить молве,
постриглась в монахини. От этих известий у меня полегчало на сердце.
Выслушав эту повесть, оба монаха воскликнули:
- Благостен путь, приведший вас к спасению! Поистине редкую стойкость вы
проявили, - и отжали рукава своих рубищ.
После этого они попросили рассказчика назвать свое монашеское имя, и тот
ответил: