"Мигель де Унамуно. Легенда о затмении" - читать интересную книгу автора

лишен чего-то пугающего или хотя бы величественного. Рассказ Аларкона о
затмении 1860 года - чистый вымысел. Не знаю, правда ли, что ныне в
Португалии крестьянин из Сантарена, застигнутый убыванием Солнца, пустился
бежать, испуская страшные вопли, и бросился в лагуну. Я слышал, что затмение
в 1860-м вызвало ужас у сельских жителей, одни падали на колени, испрашивая
у неба прощения, другие зарывались лицом в землю, однако за минувшие сорок
лет печать проникла во все уголки, так что никого теперь это явление
врасплох не застало.
Мы не имеем возможности судить о том апокалипсическом ужасе, который в
глубокой древности испытывали при виде подобных явлений люди, чьи души были
переполнены тысячелетними мистическими страхами. Уже и Бог-то пугает нас не
столь часто, мы повязали его законами природы. На другой день после
означенного явления я прочитал, что пишет о полных затмениях в своих дивных
"Elementary lessons in Astronomy" известный астроном Норман Локьер,
приехавший в Испанию наблюдать наше затмение, - он объясняет, что это один
из самых "ужасающих" спектаклей, не имеющий себе равных, "one of the most
aweinspring sights". По правде сказать, мы не нашли в нем ничего
aweinspring- ужасающего.
Ужас в иные эпохи проистекал от невежества и внезапности. И, вспомнив
изречение "Primus in orbe deos fecit timor" ("Ужасом был тот, кто первым
сотворил богов"), я подумал: так же и боги затмеваются - и будут ли они
светить снова? Конечно, но каждый раз другие: боги - боги и боги суеверия,
они будут зваться не Юпитером, не Сатурном, не Хормустой, не Брахмой, а
микробом, атомом, клеткой, хромосферой или фотосферой - чем не боги?
Эчегарай говорил, что по мере того, как микроб наступает, дьявол
отступает. Я полагаю, микроб кончит тем, что станет дьяволом столь же
фантастическим, что и древний. Религия природы, каковая при чисто
поверхностном христианстве продолжает жить в народной душе, возможно, будет
заменена религией науки, - это уже в сознании многих, - и останется в такой
же мере религией, что и та, - во всем, даже в плохом, даже в суеверии, если
только суеверие является чем-то плохим, а не плодотворным и великим, как
считал Кольридж. Надо только выяснить, каким видят люди проносящийся
паровоз, каким тоном произносит неуч:
"Наука учит..." Наука - это ли не суеверие! Уже не поражает атом или то
же затмение - явление, загодя предсказанное. Что беспокоит большинство
(догадываются они об этом или нет), так это предсказание. "Ишь как точно все
рассчитали! Прямо колдуны какие!.. У этих ученых демон в голове..."
Мы возвращались из Пласенсии, и, проезжая Бехар, я залюбовался закатом.
Солнце погружалось в клубящийся пожар, над алыми облаками, подобно
золотистому уголью, возносился горный кряж, но куда восхитительней кряжа
(этот уходящий вдаль щербатый клинок называют здесь Францией, хотя и весьма
далек он от соседней нации) были багряные облака заката, наводящие на мысль,
какими должны были представляться в первобытные времена выплавляющиеся миры.
Обожествленная земля ликовала перед моим взором. И, упиваясь этим небесным
видом, я подумал: вот бы затмение Солнца случалось у нас каждый месяц - мы
бы тогда поняли, насколько это явление, возможно последнее в нашей жизни,
уступает гигантским закатам, на которых отдыхает взгляд одних только поэтов.
Возвращались усталыми, почти без сил, клевали носом, молчали. Подумать
только: встали ни свет, ни заря, десять часов тряслись в поезде, полдневная
жара, еда впопыхах, да и расходы... На все про все ушло четыре дуро... А