"Мигель де Унамуно. Легенда о затмении" - читать интересную книгу автора

Всего прекраснее был распад затмения. С момента, когда началось
отступление темного лунного диска, стало казаться, будто окруженный
лучащимся обручем шар в каком-то месте лопнул и сквозь дыру выплеснулась
мощная световая струя, которая в мгновение ока высветлила шар и, изливаясь,
начала пожирать края прорехи. Борьба эта длилась какие-то мгновения -
завихрение радужных всплесков, и теперь глядеть на Солнце в открытую мы уже
не могли. Я бросил взгляд в сторону крестьян - они снова работали, косили
рожь.
Больше ничего не предвиделось, и люди стали расходиться, вид у всех
был, как это бывает после тягостного ожидания, грустный и расслабленный -
этакая отрешенность и вялость, свойственные не только душе, но и телу после
секунды высочайшего напряжения, которую тщательно готовили и долго ждали.
Время от времени кто-то снова посматривал сквозь задымленное стекло на
отступление Луны, но таких было немного. Сомневаюсь, чтобы кого-нибудь
занимало исчезновение тени - полное освобождение от нее Солнца. В глубине
души каждый испытывал некоторое разочарование, как бы спрашивая себя после
пережитого: и это все? Уникальное видение растаяло и для большинства уже
никогда не повторится!
Никто теперь не замечал печаль и необычность все еще ущербного света -
иная печаль одолевала нас. Разве что некоторые (только не я) приметили, что
тени от деревьев напоминают павлиньи хвосты.
Именно здесь начинается моя работа, ибо в этот день я отправился
наблюдать не столько затмение, сколько нарождение легенды о затмении. Кто
знает, может быть, для того, чтобы создать контрлегенду?
Еще лунный диск не открыл всего Солнца, еще не завершилось затмение, а
уже начала створоживаться легенда о нем, да что там - створожилась она еще
загодя.
Я теперь и не знаю толком, что я видел своими глазами, а что слышал, -
скоро мы вмонтируем в наше непосредственное, подлинное впечатление все, что
мы о затмении читали или слышали от других наблюдателей, - не пройдет и
несколько лет, как светящийся обруч покатится по нашей памяти, оплетенный
разного рода реминисценциями. И я, чего доброго, начну рассказывать о
покинувших пещеры летучих мышах, о перепуганных насмерть птицах, вьющихся у
колокольни, о закукарекавших петухах, о цыплятах, забившихся под крыло
курицы, - обо всем, чего не видел, но о чем слышал.
Кто, вспоминая, может вылущить из всех напластований простейшее
подлинное ядро непосредственного впечатления? Только-только сложилось некое
представление, а уж оно оплетено диковинными кружевами.
Печать более всего выпекает легенду, раздувая до невероятия ее основу,
которая и нарождается в обстоятельствах легенды, подобно любому
историческому событию.
Разве мы знаем, что нам дает действительность и что мы даем ей? Мы
извлекаем из мира то, что помещаем в него, и помещаем в него то, что из него
извлекаем, - мы часть мира. Нет ничего более неестественного, чем быть
наблюдателем в отрыве от наблюдаемого, от того, что я наблюдаю также в себе
самом, а не только вне самого себя.
Девственных впечатлений не было никогда - все люди так или иначе были
готовы увидеть то, что им навязали, - или не видеть вовсе.
Для того, кто ждет затмения и знает в связи с ним, каких понятий
придерживаться, или убежден, что знает, этот спектакль природы и впрямь